— Вы не поверите. Но сюда приехал Ильич. Он хочет с нами поговорить.
3
Наступило всеобщее молчание. Никто ничего не понимал. Первым, как ни странно, опомнился Сырцов.
— О чем нам с ним говорить? Зачем? — почти выкрикнул он высоким, неестественным голосом.
— Не надо бандитов! — горячо поддержал его Вася. — Мы его к себе не приглашали.
Виктору в его состоянии было безразлично, с кем выяснять отношения: с Ильичом или президентом Монголии. Он лишь небрежно отмахнулся. Пономарь набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул. Плохиш молчал, но выглядел так, как будто ему сейчас станет дурно.
— Но мы не можем ему отказать, — ответил Храповицкий рассудительно. — Это будет означать, что мы испугались. Пусть заходит, — кивнул он начальнику охраны.
И вновь воцарилось молчание, продолжавшееся несколько минут, пока мы ожидали появления Ильича. Мне было любопытно. До этого лицо Ильича я видел только на милицейских фотографиях, хотя слышал о нем очень много и очень противоречивого.
Никто не мог объяснить, откуда взялось его странное прозвище, рождавшее ассоциации с вождем мирового пролетариата. Возможно, для обездоленных бандитских масс губернии Ильич являлся фигурой не меньшего масштаба. В молодости он пару раз сидел, а когда оказался на свободе, страна уже была охвачена новой русской революцией. Первые нестройные ряды бандитских, или, как их тогда называли „рэкетирских“, армий рекрутировались, преимущественно из спортсменов, для которых мордобой на „стрелке“ был событием огромной важности, обсуждавшимся неделями.
Бывалые уголовники относились к ним с пренебрежением. Ильич одним из первых понял неисчерпаемые перспективы бандитского бизнеса и принялся за его освоение.
Спортивных бригадиров, наводивших своими именами ужас на трепетное коммерсантское сословие, Ильич уничтожал безжалостно, как тараканов. Их убивали на квартирах любовниц, вместе с их подругами, расстреливали в офисах и ресторанах, взрывали на стоянках. Криминальный мир губернии дрогнул. Захватчику пытались дать отпор объединенными силами, и несколько покушений было организовано на Ильича. Однако, то ли в силу своей осторожности, то ли благодаря природной живучести и везению, он не получил ни царапины. И ответил беспощадным террором. Теперь счет трупам пошел на десятки.
Через три года он стал хозяином огромного промышленного Нижне-Уральска и делил между лояльными ему бригадирами сферы бизнеса.
Принадлежа по убеждениям к уголовному миру, Ильич реформировал стихийные бандитские „понятия“ с той же бескомпромиссностью, с которой некогда его предшественник обращался с трудами классиков марксизма. Он ограничил взимание дани за „крышу“ с задыхавшихся коммерсантов тридцатью процентами, ввел в бандитском мире жесткую иерархию, запрещавшую бригадирам „работать от себя“, без благословения криминальных авторитетов, и сделал обязательными регулярные отчисления в воровской „общак“.
После чего коммерсанты, толкаясь в очередях, понесли ему оброк, бандиты признали его старшинство и сами взялись за отстрел самозванцев, а воры в законе не принимали серьезных решений, не посоветовавшись с ним.
Неизвестно куда Ильич девал свои несметные доходы, ибо излюбленную бандитами роскошь он не поощрял и быт вел самый неприхотливый, что отчасти было обусловлено его почти десятилетним пребыванием в федеральном розыске.
Наконец, дверь открылась, и Ильич вошел. На вид ему было лет сорок. Это был очень высокий, под два метра ростом, плотный, широкоплечий, сильный человек, с размеренными, неторопливыми движениями. У него было вытянутое лицо, крупный нос, раздвоенный на конце, глубоко посаженные стальные глаза, настороженно смотревшие исподлобья и светло-русые, длинные прямые волосы. Последнее было совершенно не характерно для бандитов, которые обычно стриглись коротко. Одет Ильич был очень просто: темные брюки и какая-то спортивная куртка, он явно не придавал значения внешнему виду. Ни обычных для бандитов золотых браслетов, ни перстней на его больших грубых татуированных руках не было.
Рядом с ним вразвалку двигался малый лет тридцати пяти, курносый, с вьющимися соломенными волосами, голубыми глазами и выцветшими ресницами. Своим дурашливым и смешливым веснушчатым лицом он напоминал сельского гармониста, веселого и загульного. На нем был дорогой черный костюм в яркую красную полоску, светлая рубашка без галстука и черные лаковые вечерние туфли. Гораздо больше ему подошла бы телогрейка и валенки.
Ильич вошел уверенно и вместе напряженно, как хищное животное, которое знает свою силу, но всегда настороже. Остановился посредине комнаты и, не спеша, оглядел собравшихся своими враждебными стальными глазами. Безошибочным чутьем он выбрал Храповицкого, приблизился к нему и пожал руку. Потом внимательно посмотрел на меня, сидевшего рядом, и пожал руку мне.
Гармонист в черном щегольском костюме последовал его примеру и представился:
— Юра Бык.
В милицейских документах Бык фигурировал часто. Он командовал боевыми подразделениями Ильича и являлся его главным ударным инструментом. Ильич отдавал приказы, а организовал и убивал именно Бык. Как и Ильич, он давно числился в розыске, что, похоже, ничуть его не смущало. В отличие от Ильича он смотрел на нас с нескрываемым любопытством.
Ильич сделал еще несколько шагов и грузно опустился на стул напротив Виктора, с другого конца стола. Бык нашел свободный стул, подтащил его и уселся рядом с Ильичом.
— Я слыхал за вас, — сказал Ильич с привычной для уголовников манерой выражаться вне законов русской грамматики. — Был неподалеку, думаю, надо увидеть людей личными глазами.
— Лучше, как говорится, семь раз увидеть, чем один раз услышать, — жизнерадостно сообщил Бык.
И хотя он безбожно переврал поговорку, Ильич оценил его образованность и важно кивнул. Ободренный Бык тут же схватил вилку и принялся увлеченно ковыряться ею в зубах.
— Короче, суть такая, — продолжил Ильич неторопливо. — Убили моего пацана. Кто-то должен отвечать. Вопрос: кто?
Признаюсь, я был поражен его наглостью. За ним охотилась вся милиция губернии, а он, практически один, приехал к людям, которые, мягко говоря, не испытывали к нему дружеского расположения, принадлежали совершенно к иному кругу и всегда держались в стороне от уголовников. Пономарь и Плохиш в счет не шли — они мирно уживались с милицией, поскольку их бандитизм носил все-таки доморощенный и сравнительно безобидный характер. Если вспомнить, что на улице нас ожидали около тридцати вооруженных и тренированных охранников, то требовать от нас ответов на свои вопросы было, как-то, не очень осторожно.
Однако держался Ильич так, как будто подобная мысль не приходила ему в голову вовсе.
— Значит, ты приехал вовремя, — ответил Храповицкий невозмутимо. — Мы сами хотели бы знать ответ на этот вопрос. Выяснением этого мы сейчас и занимались.
— Выяснили? — коротко осведомился Ильич, хмурясь.
— Нет еще. Хотя для нас это так же важно, как и для тебя. Пусть и по другим причинам.
