как всегда, в Балансе — ну, ты знаешь!
А рискованно это потому, что придётся здорово помахать мечом! Тут не поможет ни заклинание невидимости, ни сонное Зелье, ни чары. Нужно, чтобы всё произошло открыто, на виду у «очевидцев», и так, чтобы никто ни в чём не усомнился!
Нет — если не хочешь, ни в коем случае не могу принуждать — ты ещё не слишком искусна… Но из твоего Мира сейчас у нас никого больше здесь и сейчас нет!
— Я согласна. Мечом — так мечом. Покажете, кто — «наши», а кто — враги?
— Это нетрудно. Все, кто в чалмах и тюрбанах — сегодня наши враги, а!.. — он не договорил, но она и так поняла, — «а завтра могут стать наоборот — союзниками!»
— И ни в коем случае не отходи от меня далеко!
Мэтр Дониёр, очевидно, прекрасно изучил «реперные точки» — они возникли прямо за спиной здоровенного мужика в кольчуге и доспехах, с дикими выкриками прорубавшегося сквозь ряды турок к вершине холма. Там виднелось что-то вроде палатки из ковров, и скопление чванливых пузатых мужчин в роскошных халатах. Сейчас азартно и злобно пялящихся вниз, и что-то свирепое орущих.
Со всех сторон к мужику тянулись злобно оскаленные лица «в чалмах и тюрбанах», пытаясь достать наглеца кривыми и короткими саблями. Но — то ли Милош действительно был умелый воин, то ли нападавшие ещё не воспринимали его «сольный проход» всерьёз, и отвлекались на других воинов — пока он успешно пробивался.
Сэра со своей катаной и мэтр Дониёр со щитом и шипованным шаром на цепи, приделанным к мощной рукоятке, нисколько янычар не удивили, даже когда втиснулись за спину Милоша, и принялись отражать предназначенные тому с тыла и боков удары. Мэтр Дониёр что-то крикнул воину на явно славянском наречии, и тот, похоже, понял, что спина теперь прикрыта: во всяком случае, он стал орать и рубить куда целеустремлённей и быстрей, с каждым ударом выдыхая, словно косарь на поле.
А шум вокруг стоял воистину оглушительный!
Масса воинов в белых халатах и штанах теперь напирала ожесточённо — если это банальное слово подходит к тому сумасшествию, что царило вокруг!
Сэре уже некогда было разбираться в моральных терзаниях и тонкостях — она и сама рубила и парировала во всю силу своих тренированных мышц, что-то злобное крича, и стискивая зубы, отлично осознавая, что преимущество на её стороне: катана прекрасно перерубала жиденькую сталь сабелек, иногда и вместе с кольчугами, или руками! Струи и капли тёплой и солёной жидкости заливали одежду и лицо: невольно она содрогнулась — кровь! Кровь везде! Брызги попали даже в глаза — еле проморгалась! А утирать уже некогда! Убьют!
Вот когда она поняла, что «древние сказания» в приложениях к параграфам на уроках истории — не банальные сказки, а голая и омерзительная правда!
Чёртовы янычары-берсерки не останавливались, даже когда её меч отрубал правую руку: перехватывали сабли левой, или просто — кидались вперёд, чтобы достать её хоть кинжалом, хоть зубами, да хоть как! — лишь бы затормозить их тягостно медленное кровавое восхождение!..
Орали мусульмане, орал мэтр Дониёр, работавший своим цепом, словно мясник на бойне! Отчаянно орала, хоть уже не так громко, она сама, скаля в дикой гримасе зубы…
Кровь и ошмётки плоти покрывали её короткую курточку так, словно её окатили из ведра! И только осознание того, что мэтр Гриф не зря учил её — что не кольчуга, а скорость и чутьё — лучшая защита, позволяли, словно у неё выросли глаза на затылке, успевать везде! Или… Может, это мэтр Дониёр помогал?!
Она обнаружила, что вид падающих поверженных врагов и кровь вокруг здорово бьют по нервам и в ноздри новыми дикими ощущениями — словно она вернулась в какие-то времена родо-племенного строя, когда до самозабвения, до последнего вздоха отдавались охоте или драке! Как-то же кроманьонец победил неандертальцев…
А потом и мамонтов поистребил.
Может, как раз за счёт такого отключения сдерживающих, «цивилизованных», мозговых Центров, и «гуманных» установок, появившихся позднее, и абсолютного безоглядного кровавого беспамятства-сумасшествия?!..
Но все эти мысли (Вернее — их обрывки!) перебивало что-то другое, более…
Сильное. Жестокое!
Упоение от сознания своей силы! От гибели врагов!.. Силы словно удесятерились — волна адреналина затопила сознание, превращая окружающее в багрово-красную одноцветную фантасмагорию!
Да, льётся кровь! Она рубит, выпуская её из людей!.. Да, она, оказывается, готова выпустить ещё хоть море крови — во благо своего народа, своей Расы!.. Смерть врагам!
Рычали, выли и стонали разрубаемые воины, рычала, задыхаясь, и она сама… Но рубить не на секунду не прекращала! Вершина — уже близко!
Сколько народу ей пришлось положить в их упорном подъёме на холм, она не считала.
Зато мэтр Дониёр, ни один удар которого не проходил мимо цели, считал всё: потом сообщил, что на её «долю» пришлось «девятнадцать убитых, и сорок девять раненных серьёзно — то есть так, что адекватно сражаться уже не могли».
У палатки пришлось рубиться особенно яростно — она ощущала, как непривычные к такому бою руки слабеют, но усилием воли заставляла их двигаться ещё быстрее, вкладывая в удары силу из живота и всего тела — так, как учил мэтр Гриф!
Наконец Милош Обилич добрался, куда ему было нужно: впереди замаячило прикрытое личными телохранителями упитанное тело в дорогих роскошных одеждах, и лоснящееся потом и салом наглое лицо с презрительным, словно у верблюда, выражением…
Тут сербу подставили подножку, и уронили на землю, а в руке мэтра Дониёра неизвестно как оказалась сабля славянина, которую он метнул, что-то выкрикнув.
В мешанине охранников словно по волшебству (Впрочем — почему — «словно»?) возник пустой коридор, в котором сверкнула летящая сталь!
Сабля вонзилась прямо в огромное брюхо вельможи, и, похоже, прошла насквозь!
Нагло-презрительное выражение сменилось удивлением, если эту эмоцию назвать столь слабым словом… Окончания дикого крика, в котором слились и султан, и его охрана, она не услышала — они вернулись домой, воспользовавшись тем, что все уставились на эту самую рукоять!..
Недвижное тело Милоша осталось лежать там, под ногами янычар.
Мэтр Дониёр, с которого буквально текла кровь пополам с потом, образуя на полу отвратительные, пахнущие медью и кладбищем, лужи, буквально рухнул на табурет:
— Ф-фу… Мерзкое дело. Ненавижу. Садись — я осмотрю твои раны.
Только сейчас Сэра заметила, что ранена — левое плечо пересекала огромная и глубокая кровавая щель в добрый палец глубиной, и длиной в ладонь. И остальной торс покрывают неглубокие, но кровоточащие царапины-щели: надо же! Пропускала-таки удары!
Она ойкнула,
