– А вы не думали о том, чтобы уехать? По-моему, вам есть о чем доложить полномочному комиссару.
– Думал ли я? Да я уже битых три часа голову ломаю…
– Вы же утверждали, что это просто.
– Утверждал. Но вот закавыка: проводник мой в ящик сыграл, а без него, как ни крути, не выбраться… Или вы знаете дорогу?
– Не знаю. Зато у нас теперь есть сани, мы могли бы попробовать. Я и Алекс составим вам компанию.
– Смело! – Гвардии поручик поразмыслил, затем тряхнул чубатой головой: – Это мне нравится! Пойду для начала осмотрю санки. А завтра с утра и двинем.
Он кинул узел с одеждой на кровать и вышел. Анита напросилась ему в попутчицы, и они вдвоем отправились в сарай, где стояло транспортное средство, на котором Андрей Вадимович накануне прибыл в замок.
– Ах ты ж, ежка-матрешка! – озадаченно ругнулся поручик Баклан, отперев ворота.
Анита добавила примерно то же самое, только с испанским колоритом и на языке Сервантеса.
Полозья саней были не просто иссечены, а буквально раскрошены так, что не приходилось и думать о возможности восстановления. Тому же разрушительному воздействию подверглись и оглобли.
– Не бывать нашей поездке, Анна Сергеевна, – заключил Андрей Вадимович. – Теперь эти деревяшки только на дрова, в печку…
С ним нельзя было не согласиться.
Миновало три дня. Замок затих, как будто затаился в преддверии новых потрясений. За это время, хвала небесам, никого не убили, однако атмосфера под вековыми сводами сделалась чрезвычайно напряженной. Граф Ингерас почти не выходил из своего кабинета, исключение составляли лишь врачебные осмотры – раз в день он исправно измерял Аните температуру новейшим ртутным термометром со шкалой Фаренгейта и сосредоточенно приникал к трубке стетоскопа, чтобы убедиться, что дыхание и сердцебиение у пациентки в норме.
Анита чувствовала себя здоровой, но граф всякий раз хмурился, находя лишь одному ему ведомые отклонения. Забота, какую редко встретишь даже у платных медиков, смущала Аниту. Наговорить бы графу резкостей, потребовать, чтобы он перестал valyat vanku и объяснил то, что было ведомо ему одному… Но как будешь суровой, когда к тебе со всей душой?
Остальное время потомок Цепешей просиживал взаперти. Вероника, которая при всей своей невоспитанности не была черства сердцем, исправно, трижды в сутки, носила ему еду, но в кабинет он ее не пускал, приказывал оставлять тарелки под дверью. Чем занимался граф у себя, оставалось загадкой, но было очевидно, что эта работа принимала день ото дня все более интенсивный характер. И это тоже настораживало.
Гвардии поручик Баклан несколько раз выбирался из замка, чтобы изучить окрестности и выяснить состояние подъездных путей. Результаты не обрадовали: все вокруг было завалено снегом, влажным и топким, как болотная зыбь. Уехать отсюда на карете графа или тем паче уйти пешком, пусть и на лыжах, не представлялось возможным.
Индианка Тришна, и прежде избегавшая общения, вовсе растворилась, ее никто не видел, а ее комната, куда Вероника доставляла скудные ввиду строжайшей экономии блюда, всегда оказывалась пустой. Китаец Вэнь сидел за решеткой в подвале, пребывал в прострации и, казалось, совсем утратил интерес к жизни. Мистер О’Рейли неуклюже и стыдливо, как подросток, ухаживал за Анитой, это и смешило, и мучило ее. Нелепый флирт мог быть замечен Алексом. Да и что за докука – выслушивать любовное бормотанье престарелого ловеласа?
Но сильнее всех мучился Максимов. У него была своя тайна, которой он не мог поделиться даже с Анитой. Лилит взяла с него слово, что он никому не расскажет о ее потайном салоне и о самом ее существовании. Она и про трех слепых мышат петь перестала, сама сидела тихой мышкой в фешенебельной норке. Максимов и гвардии поручика Баклана из бывшей комнаты Йонуца выселил специально для того, чтобы снизить для Лилит риск быть обнаруженной.
Он приходил к ней каждый день. Приносил пищу, взятую тайком из продовольственного погреба (Вероника недоумевала, недосчитываясь всякий раз то головки сыра, то куска ветчины: крысы, что ли, таскают?), спрашивал, не желает ли красавица еще чего-нибудь. Красавица не привередничала, отличалась умеренностью и скромностью. Она всякий раз выражала новому покровителю горячую благодарность и прибавляла, что ей совестно обременять его, но он единственный, на кого она может положиться.
Максимов, в свою очередь, испытывал стыд перед Анитой. Получалось, что он ее обманывает, встречается за ее спиной с посторонней женщиной. И пускай между ним и очаровательной затворницей ничего такого не было, они всего лишь обменивались безобидными репликами, после чего он уходил. Все равно – сам факт тайных свиданий ставил под сомнение репутацию честного мужа и добропорядочного семьянина. Ничего подобного с Алексом раньше не случалось, и нынешнее двусмысленное положение тяготило его. Он говорил себе: я помогаю бедной девушке исключительно из сострадания – что же в этом дурного? Но то был самообман. Максимов чувствовал, как горячие волны захлестывают сердце и растапливают мозг при одном только взгляде на чудесную англичанку, а малейшее ее прикосновение вызывало лихорадочный трепет во всем теле… Так состраданием ли объяснялось его стремление как можно чаще быть с нею наедине, упиваться ее чарующим обликом, запахом, звуками ангельского голоса?
Опасаясь, что Анита с ее проницательностью в два счета его раскусит, Максимов придумывал всяческие причины, позволявшие ему в одиночку покидать комнату и отправляться на прогулку по замку. Это было нелегко, но помог случай, а точнее, сложившиеся обстоятельства. Как-то Вероника объявила, что продуктов осталось самое большее на два дня, а дальше придется либо голодать, либо последовать примеру Нова-Лингу и заняться поеданием себе подобных. Сказано было не в шутку, и Анита указала мужчинам на необходимость обратиться к их исконному занятию – добыче пропитания.
В арсенале графа Ингераса обнаружилась парочка шестифунтовых охотничьих ружей системы Джона Андерсона, еще и с пневматическим поглотителем отдачи. Вооружившись ими, Максимов и Баклан отправились в лес. Алекс сказал своему спутнику, что ходить друг за другом глупо, и они разбрелись в разные стороны. Довольно быстро подстрелив двух упитанных зайцев, Максимов вернулся в замок, прокрался незаметно в комнату Лилит и провел с нею не менее часа, после чего явился к себе как будто только что с охоты, выложил трофеи и получил порцию признательных слов как от Аниты, так и от Вероники. В тот день он убил двух зайцев во всех смыслах: отпугнул призрак голода, нависший было над замком, и получил возможность отлучаться, не вызывая ничьих подозрений.
Разумеется, вечно так продолжаться не могло. Максимов надеялся, что, когда сойдет снег и почва подсохнет, можно будет выбраться из проклятого замка, вывезти отсюда и Аниту с Вероникой, и Лилит. Над тем, как сделать это, не раскрывая ее присутствия, он пока не задумывался, хотя задачка напоминала известный детский ребус про волка, козу и капусту. Ничего, придет время, найдется и решение.
Вообще его удивляло упорство, с каким Лилит не соглашалась выходить из своего затвора. Он говорил, что не даст ее в обиду никому, у него есть возможность защитить ее от любого посягательства. В конце концов, в замке сейчас проживает еще один русский офицер, а уж вдвоем-то они – мощь! Лилит слушала, с доводами соглашалась, но покидать пределы будуара отказывалась. Признаться, Максимов особо и не настаивал – в голове крутилась мысль: что скажет Анита, узнав, что он так долго скрывал от нее знакомство с интересной блондинкой? А еще он не ручался за себя. Изображать безразличие, общаясь с Лилит на глазах у жены… хватит ли самообладания?
