Книга София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

— Да у меня такими книжками все шкафы забиты, — засмеялся в ответ доктор Решетников. — Если бы книги могли лечить, я бы прописывал их вместо препаратов. Сейчас, знаете ли, люди перестают читать и понимать тексты, многие боятся читать, полагая, что чтение сводит с ума. В психиатрии даже специальный термин появился — литературофобия. Кстати, Игнатий очень начитанный человек, у него прекрасно развита память, что в наши дни большая редкость.

— Ну, как говорится, нет дыма без огня. Если человек панически боится высоты, это не значит, что высота не опасна. Если человек не готов к осмыслению каких-то знаний, для него лучше оставаться в неведении, хотя невежество и есть главная причина безумий и массовых психозов.

— М-да, а вы интересный собеседник…

Евгений сам не предполагал, что разговор с доктором перейдет в философскую плоскость. Он взглянул на часы, на которых был уже одиннадцатый час.

— Извините, я, наверное, вас сильно отвлек поздним звонком…

— Ничего, я привык к поздним звонкам, — ответил доктор Решетников. — Очень хорошо, что позвонили!

Попрощавшись с Николаем Андреевичем, он положил телефонную трубку, а затем некоторое время просто сидел в кожаном кресле, уставившись на журнальный столик. Наконец-то вся эта история благополучно завершилась. По крайней мере, он убедился, что Игнатий не был плодом его воображения.

Теперь он мог спокойно досмотреть почту. Придвинув к себе ноутбук, он стал прокручивать на экране список непрочитанных писем, удаляя из него англоязычный спам. Впрочем, одно письмо сразу чем-то выделялось из этого списка. Как следовало из текста, его давнишнюю статью в интернете прочел профессор Раманатх Пандей из Университета Вадодары, штат Гуджарат, Индия.

В письме была отмечена удачная аналогия между историей развития науки и мифом Пуран о пахтанье первобытного океана — подобно тому, как демоны Дайтьи и боги Адитьи добывали эликсир бессмертия, перетягивая змея Васуки, в эволюции познания ограниченные модели вселенной сменялись представлениями о бесконечном пространстве-времени, дискретные методы чередовались с непрерывными. Профессор Пандей посчитал это наблюдение настолько важным, что даже отправил письмо с поздравлением.

Евгений перечитал письмо еще раз. Он впервые в жизни получил отзыв от настоящего индолога, который не разводил склоки, не артачился, доказывая превосходство, как бывает в научной среде, а понимал, о чем на самом деле написано, и понимание это ощущалось очень отчетливо. За пониманием этим стояло что-то такое, до чего сам Евгений еще, может быть, не дошел своим умом. Что и говорить, это была добрая весть! Евгений поблагодарил профессора за отзыв и стал просматривать в поисковике картинки индийских храмов, многолюдных кварталов, пестрых праздников. Ему не верилось, что такая древняя, по-детски наивная и неисчерпаемо мудрая культура могла до сих пор существовать в этой прямоугольно-серой цивилизации, где свобода отождествлялась то с одними, то с другими убийствами, где гордились то одними, то другими митингами и расстрелами на площадях.

Наутро следующего дня ему пришлось выходить из магазинчика со снегоуборочной лопатой. За ночь нападало столько снега, что двери на цокольном этаже перемело, и они с трудом приоткрылись, пропустив его на улицу. Была в этом — как всегда неожиданном — наступлении русской зимы толика городского чуда, когда размытая по дорогам слякоть со следами пешеходов и машин вдруг превращается в никем неисхоженный снежный покров, и вместо хаотичной мешанины на дороге проступает хрупкая, порожденная небесами структура, словно подсказка на какую-то все время ускользавшую суть.

Расчистив от снега тротуар перед магазином, Евгений дождался Юрика, который открыл кассу, вытащил из-за прилавка свою кружку и пошел наливать кофе, на ходу рассказывая байки, вычитанные им где-то в социальных сетях. О том, что некие «авторитетные эксперты» рекомендуют срочно переводить сбережения в доллары, потому как со дня на день ожидается катастрофический дефолт всей экономики, о том, что какая-то знаменитость из столичной богемы не может больше жить в «стране нищебродов и рабов» и собирается переезжать в Европу. Евгений внимательно выслушал Юрика — не потому, правда, что находил интересной всю эту бредятину, которую одни городские кретины каждый месяц упорно распространяли, а другие городские кретины с таким же упорством обсуждали в соцсетях, поддерживая общегородской градус кретинизма, а потому, что именно в такие моменты он как никогда бывал счастлив от осознания того, что не имел смартфона и не мусолил его в руке каждую свободную минутку, засоряя голову токсичным мусором и прочими канцерогенными мыслишками.

Он заглянул к себе в комнату, накинул теплую куртку и перевел взгляд на бумажный пакет возле кровати. В пакете была картина, написанная пару дней назад, которой не нашлось подходящего места в каморке с обрывками обоев на стенах, поэтому он собирался ее продать. Единственное затруднение состояло в том, что он никогда не продавал картин, и сама идея продажи того, что изначально не предполагало продажи, казалась ему довольно дикой, и все же ему хотелось испытать это чувство.

Протянув руку к пакету, он захватил картину и отправился на Главный проспект по сугробам снега, который не успели убрать грейдеры и снегоуборочные машины. Каждую субботу на центральной аллее за Набережной собирались многочисленные художники, коллекционеры-старьевщики, народные умельцы, торговавшие берестяными туесками, шкатулками, украшениями из камня. Евгений прогулялся по рядам, разглядывая картины, чтобы понять, куда лучше пристроиться, и нашел отличное местечко под заснеженным кленом.

— Вы не против, если я здесь постою? — спросил он у художника, оказавшегося поблизости.

— Вообще-то места на ярмарке платные, — ответил тот, поправляя прозрачную пленку на своих полотнах, защищавшую их от пролетавшего снега.

— Да у меня же всего одна картина.

— Ну-ка, покажи, — развернулся к нему человек.

Евгений вытащил из пакета картину, на которой была изображена фигура с маской без лица, медитирующая в космическом пространстве на фоне янтры.

— Что-то связанное с индуизмом, — произнес художник. — Ладно, вставай рядом! Может, кто-нибудь купит, хотя я бы на твоем месте не рассчитывал. Как называется-то?

— Что? — не расслышал Евгений.

— Я говорю, как картина называется, — повторил художник, выдохнув теплый пар на руки и растерев их, чтобы согреться.

— А-а! «Внутри — вовне».

После этого художник еще раз окинул взглядом работу.

— Понятно, меня Вячеслав зовут, — протянул он руку.

— Очень приятно, Евгений, — представился Женич.

— Понимаешь, здесь такие картины спросом не пользуются. Если хочешь, чтобы у тебя что-то покупали, рисуй что-нибудь попроще, — посоветовал Вячеслав. — Пейзажи с морем, горы, лес, иногда хорошо идет импрессионизм. Как правило, люди подбирают картины под расцветку обоев у себя в офисе или дома, смысл и сюжет мало кого интересует.

— Но, по-моему, у вас картины как