что я тебе показал. А то надо мной все опять смеяться будут.
— А почему смеяться? — нахмурился я и бросил взгляд в сторону уже тающего в темноте миража неизвестной высотки посреди леса.
— Ерундой маюсь потому что, — пожал плечами Шурка. — Понавыдумывал на пустом месте себе.
Мы вернулись обратно к жилому корпусу. Шурка молчал, я тоже не спешил ничего говорить. Странный какой-то разговор. И явление тоже странное, что уж. Я бы тоже, пожалуй, за такое зацепился.
Ворочался, не мог заснуть. В голову лезли всякие дикие идеи насчет того, что мне показал парень из «Вереска». Зачем, интересно? Ищет себе единомышленника в лице новичка, чтобы присесть ему на уши со своей идеей-фикс? Потому что всем старослужащим эта шарманка без ответов уже надоела?
Ну фиг знает...
— Ты что, еще в постели?! — возмущенный голос Лады вырвал меня из нежных объятий сна, в котором я как раз собирался протянуть руки к симпатичной грудастой красотке в белом халате. Я встрепенулся и продрал глаза. Над лысой макушкой лады светился нимб круглого потолочного светильника.
— Что еще? — буркнул я и попытался натянуть на себя куда-то улетевшее одеяло.
— А вот и нет, Вершинин! — грозно заявила Лада. — Поднимайся, у нас с тобой кросс, ты помнишь?
— Точно надо? — пробурчал я, протирая глаза, в которые кто-то будто насыпал песка. Проморгался. Сел. Посмотрел недобро на Ладу. Черные майка и шорты обтягивали ее мускулистую фигуру, плюшка на руке мерцала синим и красным. — Да понял, понял. Лег просто поздно...
Я натянул спортивный костюм и принялся завязывать шнурки на ботинках. Одеваться по-летнему, как Лада, мне что-то не хотелось. Не чувствовал я пока что в себе боевого задора бегать по утреннему холоду в трусах и майке.
Выпрямился. Попрыгал. Нормально. В кроссовках бегать было бы удобнее, конечно, но к ботинкам я был привычнее. Кроме того, тут пересеченка, а высокие берцы гораздо лучше защищают голеностоп.
— Погнали, — Лада хлопнула меня по плечу и направилась к двери. А я подумал, что вроде закрывал замок перед сном... Личное пространство такое личное, нда.
Я смотрел на крепкую попу Лады и считал про себя. Темп она сразу взяла какой-то первый космический, первые минут десять я думал, что сдохну. Но ничего, мой обновленный организм сдюжил, так что я подстроился к ритму и даже начал иногда по сторонам посматривать. После разминки мы покинули периметр нашей базы и помчали по дороге в сторону Соловца, потом Лада свернула по тропинке в лес, бежать стало сложнее, зато интереснее — приходилось перескакивать трухлявые стволы рухнувших деревьев, перескакивать с камня на камень, потом мы какое-то время бежали вдоль ручья, чья торфяная вода по цвету была похожа на темное нефильтрованное пиво. И даже пенилась в некоторых местах. Узорчатые папоротники иногда скрывали его от глаз, иногда расступались. На головы нам сыпались пожухшие листья. В этом лесу не было ярких красок питерской осени. Деревья не блистали цветным убором, листья из зеленых становились сразу скукоженными и коричневыми, как будто они уже всю зиму пролежали под слоем снега. Было пасмурно. Елки казались почти черными в тусклом свете раннего карельского утра.
«А может и зря я так тепло оделся», — подумал я, когда тропа снова повела наверх, по гранитному каменному лбу. Глянул на плюшку, которая услужливо сообщила мне, что пройденная дистанция — четыре километра триста метров, пульс — сто тридцать три удара в минуту. Неплохо, похоже, действительно справлюсь. Хотя по началу мне и не верилось в это.
Внизу блеснула водная гладь небольшого озерца.
«Интересно, когда она собирается со мной разговаривать?» — подумал я и снова посмотрел на спину Лады. Она двигалась размеренно и четко, как робот. Мышцы перекатывались под кожей внушительными буграми. Я вроде тоже был не в самой плохой форме, но таким рельефом похвастать не мог. Может, подкачнуться? А то как-то неудобно, что из нас двоих сейчас Лада выглядит куда большим мужиком, чем я.
Шесть с половиной километров.
Я понял. Сейчас мы обогнем это озерцо, скорее всего безымянное. Очень уж оно небольшое. Почти идеально круглое, как будто тут кратер от упавшего на землю метеорита.
Тропинка вильнула и побежала вниз, прямо к воде. Под ногами начало пружинить, будто бежишь по мягкому матрасу. И захлюпало. Лада еще больше ускорилась, понеслась вперед длинными прыжками. Я тоже прибавил шаг. Останавливаться в этом месте нельзя — провалишься в мокрый мох, начерпаешь воды в ботинки, а бежать в мокрых — это такое себе удовольствие.
Она остановилась так неожиданно, что я чуть не ткнулся ей в спину.
— Вот тут и поговорим, Вершинин, — сказала она.
— Похоже, на охотничью избушку, — сказал я, оглядываясь.
Низенькая бревенчатая постройка приклеилась одним боком к здоровенному валуну, которому, пожалуй, больше бы подходило определение «скала». Крыша тщательно замаскирована с воздуха — покрыта толстым слоем мха, из которого кое-где пробивались кустики сухой травы. Дверь низкая, пришлось пригибаться, чтобы протиснуться.
Обстановка внутри — ожидаемая. Дощатые нары, такой же стол, над которым полка. Под нарами — зеленый бок ящика армейского образца, маркировка тщательно замазана другим оттенком зеленого. На полке — несколько банок с надписями «рис», «гречка», «сахар», «чай». Так мило. Эти жестяные банки выглядели в точности как у моей мамы на кухне. Я когда был маленьким, пытался выпросить самую маленькую из них, чтобы складывать туда свои мальчишеские ценности. Но мама была непреклонна. Она, видите ли, этот набор отхватила по большому блату, модный кухонный аксессуар был среди советских домохозяек...
Лада вдруг резко повернулась и приперла меня к стене.
— Что ты вчера рассказал Роману Львовичу? — резко спросила она.
— Эээ... ничего... — выдохнул я, ощущая как мне в позвоночник впился какой-то острый сучок. — Мы же договорились молчать про тех обрыганов, вот я и молчал...
— Он же твой брат? — глаза ее холодно сверкнули.
— Двоюродный, — ответил я. Черт, а ведь к допросу-то я и не готов, пожалуй. Легенду Рома мне подробно не излагал, так, в общих чертах. Так что если она сейчас возьмется выспрашивать, то надо будет запомнить все, что я ей наплету, чтобы потом в показаниях не запутаться. Хотя с другой стороны, я вообще не обязан говорить ей правду. Какого хрена?
— Где ты воевал? — спросила она.
— Не твое дело! — огрызнулся я.
— Мое, раз спрашиваю, — прошипела Лада. И
