жарче, нежели в средней полосе России летом.
Вглядевшись в тонкий мир, обнаружил затейливую вязь тонких целительских плетений, обвивших тело как кокон. Они смотрелись зелёными и оранжевыми нитями, сплетёнными затейливым образом. Судя по всему — ничего страшного, заставляющего, например, восстановиться утраченному органу. Когда получил в грудь ледяное копьё на Ярославском полигоне, нити были в полпальца толщиной и пульсировали.
Кристалл не треснул, конечно, хоть Энергии в нём не шибко много. Силы восстанавливаются?
По матерчатому потолку поползла муха, крупная, как большинство виденных им тропических инсектов. Посидела, потёрла лапки, а потом спикировала прямо на лицо.
Виктор Сергеевич отмахнулся. Назойливое насекомое не улетело, а снова устроилось на ткани, выбирая момент для новой экскурсии ко лбу.
Чем бы её прихлопнуть… Физических сил ещё меньше, чем магических. Пустить фаербол? Но даже самый мелкий прожжёт дырищу в палатке.
Рассматривая крылатого неприятеля, граф вдруг вспомнил фокус с согреванием воды в самоваре и в чашке. Зря, конечно, не отшлифовал потом. Это первый раз сложно — правильно запустить каждую нить, соединить их в нужных местах и под правильным углом, чтоб пущенная по ним энергия дала желаемое действие. Но когда пускаешь в ход отработанное плетение либо уже заключённое в амулете создавшим его Одарённым, хватит доли секунды. Сначала не выйдет, чтоб по щелчку пальцев — и готово.
Так как дядюшка делал, пуская тысячи нитей от ладоней к самовару, и как сам Виктор Сергеевич вскипятил мозги сообщникам Хвостицина, не выйдет, если в кармане не лежит Сосуд. Нужно тоньше, экономнее.
Граф протянул внутрь насекомого серую нитку каркаса. Муха, словно почуяв неладное, поползла в бок. Нить чуть натянулась, но не выпала, упорно следуя за жертвой. Добавил красную нить, по ней потечёт Энергия, та вошла под крыло. Для верности ещё одну, под другое крыло. Наконец, синяя нить — управления и контроля, через неё чувствовал остальные, пронзившие фюзеляж вредного существа.
Приготовиться…
Огненные плетения — самые простые. Энергия Святого Источника превращается в тепловую. Просто, но затратно и не особо точно. К тому же огненный шар плывёт к цели недостаточно быстро. Даже ординар, если внимателен, имеет шанс уклониться.
Виктор Сергеевич зарядил плетение очень малой долей Энергии, задав зону кипячения примерно в четыре спичечных головки.
Пли!
Брызги из остатков мухи попали на лицо и испачкали ткань палатки. Едва заметные пятнышки, вряд ли сестра милосердия будет пенять.
Она не заставила себя ждать и защебетала из-за стены палатки, предупреждённая, видно, целительским плетением:
— Ваш пациент пришёл в себя, госпожа связист!
Львова откинула сетку и просочилась внутрь.
— Общаясь с вами, ваше благородие, я окончательно потеряла стыд и без спросу врываюсь в опочивальню симпатичных молодых офицеров.
— Не смею роптать на судьбу…
— Зря! Я здесь не из бесстыдных побуждений, а по велению батюшки. Пока вы не в строю, задумал с вами пообщаться накоротке.
— Ну… зовите.
— Какой вы прыткий! — она присела на корточки у походной койки и положила ладонь ему на лоб, таким жестом проверяют температуру. — Жара нет, стало быть, способны рассуждать трезво и понимать, что Великий Князь не снизойдёт до графа. Он на дирижабле. Ожидаю, что снизится через час. Сумеете подняться на борт?
— С Божьей… А лучше — с вашей помощью.
Она, наконец, улыбнулась. В форменной рубашке, расстёгнутой на горле и обнажавшей ключицы да с распущенными волосами, княжна смотрелась совершенно не по-военному.
— Отставить, штабс-ротмистр. Не хватало мне разговоров! Зову санитаров, — склонившись, добавила вполголоса: — Я тоже рада тебя видеть. Несъеденного.
Упорхнула. Граф снова остался один.
Справившись с волнением, всколыхнувшим душу её кратким визитом, он вернулся к прерванному занятию. А ведь дядюшка был прав — это незаурядное боевое плетение. Надо лишь проверить «дальнобойность» и отточить скорость выброса нитей. Если взорвать мозги тартарскому монстру хотя бы в десятке шагов перед собой, это куда экономнее, чем прожигать его фаерболом или резать воздушным мечом. На мухах тренироваться сложно, а вот на стакане воды…
Размышления прервал дюжий чернокожий в салатовой форме медика-ординара.
— Встать сможета, синьор офицера?
Не слушая ни согласия, ни возражений, он просунул лапищу под спину графа, заставив принять сидячее положение, а потом вздёрнул вверх, поставив на ноги. Придержал, чтоб пациент не повалился.
— Идёмта, синьор офицера.
Вне палатки навалилась жара. К телу возвращалась чувствительность. Первым делом она напомнила о необходимости облегчиться, о чём поведал негру.
Снаружи ярчайшее солнце било в глаза. Прямо по курсу возник ствол пальмы.
— Здеса дуйте, синьор офицера. Синьорита отвернулася.
Краснея, наверно, до самых ягодиц, Виктор Сергеевич всё же справил нужду. Затем, едва передвигая ноги, направил шаги к связистке, всей душой надеясь, что не слышала журчания. Конечно, благородные барышни порой волонтёрствуют сёстрами милосердия и подносят утку больным. Но скорее бы дотерпел до её ухода, чем позволил Львовой поднести сосуд к его чреслам.
— Сколько я пролежал без сознания?
— Самое малое — сутки. У вас воистину героический сон, штабс-ротмистр.
Она не сказала: «ты спишь и видишь меня во сне», как в томике стихов, оставленном в Ново-Йорке из-за экономии веса на дирижаблях, но была вполне приветлива, даже чуть подначивала.
— Утомился малость. А вы вполне свежи. Не то, что в Деревянске.
— Главные переговоры отец провёл. Текучкой занимаются связисты гвардии. Я воюю с Тартаром со всеми удобствами, ничуть не уставая. О, вот он и приближается! — она указала на точку в небе, быстро увеличивающуюся в размерах. — Кораблей много, но чувствую — он. Хватит сил подняться по верёвочной лестнице?
— На одну ступеньку — всенепременно, — заверил Виктор Сергеевич, всё ещё цепляясь за санитара как за живой костыль. — Не могу же при даме признаваться в слабости.
— Ясно… Тогда поднимусь первой и распоряжусь спустить лебёдку.
Это был очень большой аппарат. Опустившись на высоту трёх-четырёх десятков саженей, он закрыл баллоном всё небо, отбрасывая приятную тень.
В салоне Тышкевич увидел мужчин и нескольких женщин. Часть знал по газетным фото, удивившись присутствию княгини Львовой. Конечно, Великий Князь наверняка взял в боевой поход десяток наиболее сильных своих сыновей, как глава Великого Дома он обладал правом взойти на ложе других женщин, исключительно из числа Одарённых, ради зачатия отпрысков, что не считалось изменой княгине. Но наряду с дочерью везти на войну и жену…
Не пытаясь понять причины поступков Светлейшего, граф повиновался приглашению и на ватных ногах прошествовал в нос гондолы, где поднялся на второй этаж — в салон Великого Князя.
— Ваша светлость…
Анастасия сделала предупреждающий жест: тихо!
Надо было ждать, пока тот сам обратиться к новоприбывшему.
Львов сидел в широком кожаном кресле, уставившись в пространство невидящим взглядом. Медитировал или просто плыл по волнам тонкого мира.
Виктор Сергеевич посмел подсмотреть и едва сдержался, чтоб не охнуть. Вокруг Его Светлости змеями перекручивались серые нити чрезвычайно странного плетения, граф даже не разобрал, к чему относящегося.
Пока Великий Князь оставался в отрешении, раздались шаги на лесенке. В салон вошла… или, точнее, вплыла княгиня Екатерина. Она не просто ступала — несла себя.
Обоим супругам много лет, вспоминал Тышкевич. Великому Князю — что-то около семидесяти, жена у него первая и единственная, вряд ли сильно моложе. Дочь родила в весьма не юном возрасте. А выглядят на сорок. Ну — сорок пять. Хорошо, когда магию можно тратить на себя в количествах, соизмеримым с ракетным запуском. Россия — щедрая страна. Правда, для избранных.
— Анастасия! Это и есть тот штабс-ротмистр из новых?
Голос княгини был очень низкий, обволакивающий. Граф осмелился бросить взгляд на тонкий мир рядом с Екатериной и едва не отшатнулся. Там полыхал пожар! Мастер огня, она, видимо, совершенно недавно пользовалась своей силой на полную, и возмущения в эфире не улеглись.
— Да, мама.
— Истощён. Как наши. Не пускай его к Сосудам. Пусть придёт в себя.
— Я нужен на передовой, ваша светлость.
— Чтоб просто погибнуть, словно казак-ординар? Полноте, офицер. Восстановитесь.
Слова высокорождённой неприятно резанули слух. О казаках, жертвующих жизнью, та обронила с небрежностью, словно речь шла о расходном материале, а не православных воинах. У американцев даже слово специальное есть — картридж, легкосменяемый материал. Или винтовочный патрон. Выстрелил, дёрнул затвор, дослал новый в ствол, кто будет сокрушаться об использованном?
Я для них — такой же картридж, только чуть более ценный по сравнению
