их в гостиную, закрывает дверь. Позже он слышит, как она что-то сердито шепчет сама себе на кухне.
Начинаются разговоры об «Анонимных алкоголиках», о том, что в доказательство искренности своих намерений отец должен вступить в общество «Анонимные алкоголики». Отец обещает, но не вступает.
В доме появляются, чтобы составить опись имущества, двое судебных приставов. Происходит это в солнечное субботнее утро. Он уходит в свою спальню, пытается читать – без толку: приставам необходимо осмотреть и его комнату, и каждую комнату в доме. Он идет на задний двор, однако приставы настигают его и там, озираются по сторонам, что-то записывают в блокноты.
Он все время кипит от ярости. «Этот человек» – так он теперь называет отца в разговорах с матерью, ненависть его такова, что он даже имени этого человека произносить не желает: почему мы вообще должны возиться с этим человеком? Почему не позволяем этому человеку сесть в тюрьму?
У него открыта в почтовой конторе сберегательная книжка, на которой лежат двадцать пять фунтов. Мать клянется ему, что никто этих денег не тронет.
В дом приходит еще один визитер, мистер Голдинг. Хотя мистер Голдинг цветной, он обладает над отцом какой-то властью. Мать тщательно готовится к его визиту. Она примет мистера Голдинга в гостиной, как и остальных визитеров. Она точно так же угостит его чаем. Остается надеяться, что в благодарность за такое хорошее к нему отношение мистер Голдинг не станет обращаться в суд.
Мистер Голдинг появляется в доме. На нем двубортный костюм, лицо строгое. Он выпивает чай, который подает ему мать, но ничего не обещает. Ему нужны его деньги.
После ухода мистера Голдинга разражаются дебаты о том, что делать с чашкой, из которой он пил. Судя по всему, обычай требует, чтобы чашку, из которой попил цветной, разбивали. Он удивлен: оказывается, семья его матери, ни во что на свете не верящая, в это все-таки верит. Кончается тем, что мать просто моет чашку хлоркой.
В последнюю минуту на помощь им приходит – ради чести семьи – тетя Герли из Уиллистона. Она выдвигает определенные условия, одно из которых состоит в том, что практиковать в качестве поверенного Джек никогда больше не будет.
Отец на эти условия соглашается, соглашается даже документ подписать. Впрочем, когда доходит до этого, его приходится долго уговаривать вылезти из постели. В конце концов он выходит из спальни – серые свободные брюки, пижама, босые ступни. И, молча подписав бумагу, возвращается в постель.
Вечером этого дня отец одевается и уходит из дома. Где он проводит ночь, никому не известно, возвращается отец только назавтра.
– Какой смысл в его подписи? – недовольно спрашивает он у матери. – Других долгов этот человек не платил, с какой же стати будет платить Герли?
– Не волнуйся, с ней расплачусь я, – отвечает мать.
– Как?
– Буду работать.
В ее поведении появляется нечто такое, от чего он не может отмахиваться и дальше, нечто непривычное. С каждым новым открытием, касающимся делишек отца, она, похоже, становится лишь более сильной и упрямой. Мать словно призывает на свою голову все новые беды и с единственной целью – показать всем, сколь многое готова она претерпеть.
– Я оплачу все его долги, – говорит она. – По частям. Буду работать.
Эта муравьиная решимость злит его так сильно, что у него возникает желание ударить мать. Он же понимает, что за этим стоит. Ей хочется жертвовать собой ради детей. Жертвовать без конца: это ее настроение ему более чем знакомо. Но когда мать пожертвует всем, когда продаст свою одежду, всю обувь до последней туфельки и будет ходить босой, с разбитыми в кровь ногами, что останется делать ему? Мысль об этом для него невыносима.
Наступают декабрьские каникулы, работы у отца все еще нет. Все четверо сидят дома, точно крысы в клетке, сторонясь друг друга, прячась по отдельным комнатам. Брат с головой уходит в комиксы: «Орел», «Пирушка». Его же любимый комикс – «Бродяга», рассказывающий об Альфе Таппере, чемпионе гонок на одну милю, который работает на манчестерской фабрике и питается исключительно рыбой да жареной картошкой. Он пытается сосредоточиться, однако при каждом шепоте или шорохе, какие раздаются в доме, навостряет уши.
В одно из утр в доме воцаряется странное молчание. Мать уже ушла, но по чему-то присутствующему в воздухе – запаху, некой эманации, тяжести – он понимает, что этот человек все еще здесь. Не может же он спать. Возможно ли, что он – о чудо из чудес – наложил на себя руки?
Но если отец покончил с собой, разве не самое лучшее – притвориться, что ничего не замечаешь, дать снотворному, или чего он там наглотался, время подействовать наверняка? И как бы это помешать брату поднять тревогу?
Полной уверенности относительно того, что в войне, которую он ведет с отцом, можно рассчитывать на поддержку брата, у него нет и никогда не было. Сколько он помнит их обоих, люди всегда говорили, что он пошел в мать, а брат похож на отца. Он подозревает, что брат способен питать слабость к отцу; подозревает, что брат с его бледным, вечно встревоженным лицом и тиком в глазном веке, может быть, и вовсе слабак.
Конечно, в его комнату лучше вообще не соваться, тогда, если ему станут потом задавать вопросы, он сможет сказать: «Я разговаривал с братом» или «Читал в моей комнате». Однако справиться с любопытством ему не удается. Он на цыпочках подбирается к двери, толкает ее, заглядывает внутрь.
Стоит теплое летнее утро. Воздух спокоен, он слышит долетающее снаружи чириканье воробьев, стрекот их крыльев. Ставни закрыты, шторы опущены. Пахнет мужским потом. Он различает в сумраке лежащее на кровати тело. Из горла отца исходит булькающий звук, – значит, дышит.
Он подступает поближе. Глаза привыкают к полумраку. На отце пижамные штаны и хлопковая майка. Небрит. Красный клинышек уходит от шеи вниз – загар сменяется бледностью груди. Рядом с кроватью стоит ночной горшок с плавающими в коричневатой моче окурками. Ничего гнуснее он в жизни не видел.
Таблеток нигде не видно. Этот человек не умирает, просто спит. Ему не хватает храбрости наглотаться снотворного, как не хватает ее для того, чтобы пойти поискать работу.
С того самого дня, как отец вернулся с войны, они ведут войну собственную, вторую войну, в которой у отца нет ни единого шанса на победу, поскольку он, отец, и представить себе не может, насколько жесток и упорен его враг. Война продолжается семь лет, и сегодня его постиг триумф. Он чувствует
