Эрик поморщился: вспоминать Альмода не хотелось. Пробежал глазами по обложкам.
– Вот. «Жизнь и подвиги Сармира Мудрого». «Путешествия Оффа Морехода» тоже выглядят ничего. И новую пьесу… – Нет, новая пьеса Копейщика – надо же, уже переписали – подождет до следующего раза. – То есть какой-нибудь сборник стихов поприличнее.
Лавочник положил книги на прилавок. Эрик раскрыл «Жизнь и подвиги…» на середине – он всегда так делал, чтобы выяснить, стоит ли книга его внимания, – и пропал, очнувшись только когда Фроди, хихикая, накрыл страницу ладонью:
– Я так понимаю, эту мы покупаем? А остальные две?
Эрик растерянно посмотрел на него.
– Понял, – усмехнулся Фроди. – Сам гляну. Вон у окна табурет, а я пока повыбираю в свое удовольствие.
Эрик послушно устроился у окна и потерял счет времени. Очнулся, когда свет на миг потемнел: по другую сторону стекла обнаружилась чумазая мордочка. Мальчишка уставился на него, перевел взгляд в глубь лавки и помчался на другую сторону улицы. Эрик проводил его взглядом – оборванец разговаривал с благородным… нет, одаренным, вон и перстень, несмотря на меч. Но столько золота на одном человеке Эрик ни разу в жизни не видел. А за спиной у того, поглядывая на лавку, стояли четверо с мечами и перстнями, в одинаковых одеждах – явно телохранители.
– Фроди, тут что-то странное, – окликнул Эрик, опуская книгу.
Тот вернул на прилавок увесистый том, шагнул к окну, и Эрик впервые в жизни увидел, что «побелел как полотно» – не преувеличение. Только смуглое лицо Фроди стало не белоснежным, а серебристо-серым, словно не до конца отбеленный льняной холст. По ту сторону окна, словно почувствовав пристальный взгляд, поднял голову незнакомец, и его протянутая с монеткой рука повисла в воздухе.
Кто из них отмер первым, Эрик не понял. Свились плетения по обе стороны стекла – свинцовый переплет просто вынесло, точнее, внесло в лавку. Эрик едва успел вскинуть книгу, закрывая лицо. Предплечье больно рассек осколок. Фроди отшвырнул переплет в сторону, рыбкой сиганул в окно, пролетев под длинным языком белого пламени. Эрик перехватил чужое огненное плетение – какой бы там зуб эта компания ни имела на Фроди, бросать человека, который заслонил его от тварей, он не собирался.
И вообще вовсе не обязательно было шарахать настолько не прицельно. Стейн обозвал бы подобное неряшество безобразием, работой лентяя, допустимой, лишь если напротив сплошная стена неприятеля и все равно, кого именно убивать.
Разорвать нити вышло на удивление легко и быстро. Видимо, посвящение действительно что-то меняло. Если так и дальше пойдет, Эрик сможет взять болт из воздуха. Огонь рассыпался искрами, кажется, все же подпалив табурет, на котором Эрик сидел пару мгновений назад. Где-то за спиной горестно завопил лавочник, но Эрику было не до него. Потушит как-нибудь, прежде чем запылает по-настоящему. Разорвав чужое плетение, он привлек внимание к себе – не как к случайно оказавшемуся не в том месте и не в то время свидетелю, но как к полноценному участнику заварухи, и это внимание ему не понравилось.
Неведомый одаренный – пока Эрик не мог сообразить, кто именно из пяти, – оказался умел, силен и быстр, и, кабы не последствия посвящения, вышло бы так же, как в том дурацком поединке с Альмодом, с которого все и началось. Как ни крути, не было у Эрика за спиной ни дюжин поединков, ни десятилетий упорных занятий. Ничего не было, кроме базового боевого курса, пары недель тренировок с Ингрид и Ульваром, бараньего упрямства, не позволяющего сдаться без боя, да твердой уверенности, что нельзя просто так стоять и смотреть, как убивают своего. Хотя он так и не успел понять, когда это чистильщик стал «своим».
Но силы были явно неравными. Так что он успевал лишь рвать нити чужого плетения. Контроль над разумом – порвать! Мало ли что там Альмод говорил про неподчиняемость чистильщиков… Не хватало еще послушно ударить в спину Фроди! Мороз, попытка отшвырнуть. Снова пламя… Вот только пожара в центре столицы и не хватало! Набитая книгами лавка полыхнет, как факел…
Порвав это плетение, Эрик успел улучить полмига и выскочить в оконный проем, все же на улице простор больше и обзор лучше… Вон тот самый шустрый, раза в два его старше, со шрамом через щеку. Такие шрамы, от школярских дуэлей, не сводили специально, хотя залечи рану вовремя – и следа не останется.
– Значит, мне сказали правду, – послышался незнакомый голос откуда-то из-за края зрения. – Уголек. Жив и свободен.
После той истории Ингрид была уверена, что былые приятели перестанут с ней знаться. Кое-кто, столкнувшись с ней на столичных улицах, действительно смотрел сквозь Ингрид, словно сквозь пустоту. Но ребята из Рыжей дюжины отворачиваться не собирались и по-прежнему зазывали на все посиделки – вне службы, разумеется. Ни во дворец, ни в казармы ее никто не пустил бы, хотя и считалось, что служба у чистильщиков смывает все былые прегрешения. Как-никак спасают мир от тусветных тварей. Впрочем, Ингрид и сама во дворец особо не рвалась. А от попоек, когда была в городе, не отказывалась. Особенно если выдавался повод вроде сегодняшнего – рождение первенца у Гюнтера.
Всей дюжине вырваться не удалось, собралось чуть больше половины. Две девушки – Ингрид и Гудрун, пятеро парней, включая самого виновника торжества. Они завалились в «Сломанное копье» – таверну неподалеку от казарм. Все знали, что в ней обычно гуляют королевские гвардейцы, и кроме них туда заглядывали лишь приезжие. Да и те старались не засиживаться, смекнув, что к чему.
Как-то раз в «Копье» явился десяток благородных из провинции. Как водится, все приходились друг другу какими-то родичами. Время было раннее, из постоянных гостей в таверне оказался только Гюнтер, тогда еще неженатый. Заглянул с утра полечить похмелье. Пришлые благородные успели где-то изрядно принять на грудь, и к тому времени, как трактирщик – сам бывший гвардеец, выслуживший себе герб, но заскучавший в поместье, – принес им третий бочонок пива, компании было море по колено. Настолько, что один из пришлых сунулся под юбку дочке трактирщика. Тот, естественно, не стерпел. Благородный схватился за меч, Гюнтер влез в драку на стороне трактирщика. Тогда схватились за мечи и остальные благородные.
На суде все присутствовавшие в тот момент в трактире свидетельствовали в пользу трактирщика. Из компании благородных говорить было некому.
После того случая в таверну время от времени заявлялись родичи убиенных, требуя поединка. Хозяин таверны пожимал плечами и доставал из-под прилавка меч. Работники и посетители, обрадованные бесплатным развлечением, растаскивали столы, чтобы освободить место для поединка. Если у вызвавшего хватало ума не требовать схватки до смерти, он уходил своими ногами. Чаще, однако, ума не хватало.
Через некоторое время поток поединщиков иссяк, и в «Копье» снова перестали появляться чужаки. Тем удивительнее было видеть ввалившегося в зал благородного с двумя мордоворотами за плечами.
