людям, вытесненным из прежних сфер деятельности, не будет куда расти и переквалифицироваться. Система искусственного поддержания занятости в сфере образования и так уже перегружена, поддержание занятости за счет армейских структур невозможно — армия выступает в авангарде роботизации. Фантазмы о том, что после 2008 года все как один станут игроками на спекулятивных финансовых рынках, стало уже неприлично озвучивать. А утилизация людей в «креативные индустрии» сильно ограничена понятием таланта, а равным образом экспансией нейросетей в эту область.
Безусловно, многие процессы можно серьезно замедлить. Но уже пилотные проекты внедрения многофункциональных роботов и систем ИИ могут оказать сильное влияние на рынок труда, если не через прямое вытеснение работников, то через снижение уровня зарплат.
Варианты будущего
В результате возникает дисбаланс между общей мощью робототехники как технологического направления и его общесистемной полезностью. Технология, будто бы взятая из фантастических фильмов про будущее, ведет социум ровно в противоположную сторону — антиэгалитарности и невероятных классовых разрывов. Внедрение роботов преобразит экономический ландшафт, однако изменит его сугубо в сторону тех, кто может себе позволить роботов. По всей видимости «шок роботизации» станет одним из переломных моментов, которые определят развилку в развитии человечества в ближайшие 10–20 лет.
Отдельно заметим, что здесь мы говорим о роботизации как о распространении сложных технических орудий, сложных и автономных устройств-слуг, а не как о неких мыслящих существах, наделенных настоящим мышлением, рефлексией, эмоциями или какими-либо «законами робототехники». Как значительные сложности, так и возможные риски, связанные с развитием самостоятельно мыслящих технических устройств, делают внедрение таких существ крайне маловероятным. Равным образом мы не рассматриваем мир, в котором сложные искусственные интеллекты конкурируют с людьми в сфере управления или познания. Монополия людей на настоящее мышление будет сохраняться, а системы, способные на нее покуситься, будут уничтожены — системные риски слишком велики, а коммерческая необходимость в них мала.
«Естественная тенденция»
При продолжении текущего «естественного» пути развития мы уже в ближайшие двадцать лет придем к миру, социальная структура которого мутирует в сторону классических образцов XVIII–XIX веков. Мир, в котором «победитель получает все», превращается в мир, в котором победители уже все получили.
Общество сильно стратифицировано по доходам — наиболее богатые 10 % контролируют около 90 % всего имущества. Экономический рост сокращается до темпов доиндустриальной эпохи — около 1 % в год, новое богатство появляется медленно, самый очевидный способ разбогатеть — получить наследство. Верхние 10 % контролируют большую часть многофункциональных роботов, которые становятся хорошим способом сохранения богатства, подобно инвестициям в рабов в эпоху Античности или на Американском юге. По мере замедления экономического роста «роботовладельческая» элита становится все более степенной и ориентированной на статусное потребление, а не на турбокапитализм.
Сокращение роста населения несколько снижает накал проблемы «лишних людей», однако безработица достигает колоссальных высот. Роботовладельцы могут либо поддерживать массы через разного рода механизмы вроде гарантированного дохода, субсидируя население по образцу «хлеба и зрелищ», либо просто игнорируя потребности нищающего большинства (в особенности если удастся роботизировать полицию).
В целом, эффективность труда роботов позволяет элитам обеспечить себе спокойное существование по образцу аристократии прежних времен, а массам выдать паек для тела и Oculus Rift для души.
Новый передел
Другой вариант развития событий менее плавен. Элитам не удается справиться с социальными и экономическими кризисами. Сокращение мер поддержки занятости населения в условиях роботизации приводит к безработице, достигающей 50–70 %. Снижение уровня благосостояния средних классов, дефицит перспективных карьерных ниш и конфликты вокруг «дележки пирога» внутри самих элит приводят к системной нестабильности. Трения между великими державами увеличивают военные расходы и не позволяют инвестировать должные средства в социальные программы.
В результате этих условий появляются политические движения, подобно социалистам XIX века, выдвигающие требования «обобществления всех средств роботизированного производства». В зависимости от конкретных страновых особенностей они либо добиваются полного успеха, национализируют роботов и пытаются организовать машинный труд на общее благо, либо частично реализуют свою программу, внедряя многочисленные ограничения на имущественные права по отношению к роботам и сложным искусственным интеллектам. Крайне маловероятно, что такой процесс будет мирным.
Нестабильно революционный вариант приближает человечество к будущему, которое описывала советская фантастика, и создает возможности для перенаправления ресурсов на внешнюю неутилитарную деятельность вроде освоения космоса, однако не несет в себе готовых ответов на типичные проблемы командно-распределительных режимов. Никакой модели действия для такого общества пока не описано — и вряд ли появится до его возникновения. Общественное владение роботами при отсутствии внешних раздражителей также может создать вялое консервативное общество по образцу античных утопий «у каждого последнего земледельца не менее трех рабов».
Развилка
При всем активном движении в сторону нового прекрасного мира со степенными роботовладельцами в стиле помещиков из романов Джейн Остин риск второго варианта развития событий осознается элитами, и безусловно будут изобретаться различные механизмы для смягчения воздействия роботов на рынок. Однако вопрос «куда девать всех этих людей» будет подниматься в политике все активнее, равно как и вопрос «кем быть и что делать» будет волновать вступающих в трудовую жизнь или меняющих профессию.
В любом случае роботы и искусственные интеллекты как технологии невероятного увеличения эффективности деятельности изменят мир уже на нашем веку и либо радикально его «замедлят», либо позволят преодолеть экономический барьер. А вот по какому пути пойдет развитие — вопрос, который могут решить только сами люди.
Антон Первушин
ХРЕН ПРОТИВ РЕДЬКИ
/фантастика
/биотехнологии
/постчеловечество
Свою смерть трансгуманист Дегтярный запомнил намного хуже, чем воскрешение.
Смерть выглядела примерно так. Перед новогодними праздниками в офисе Московского общества трансгуманистов собрались узким кругом наиболее приближенные к генеральному спонсору. Сначала приняли по чуть-чуть, но потом как-то незаметно увлеклись, сбегали за добавкой, что активно поддержал и сам генеральный, размякший и подобревший. Разумеется, намешали. Разумеется, плохо закусывали. Хотя Дегтярный помнил советы терапевта, что, дескать, возраст не мальчика, а мужа, что, дескать, пора следить за давлением и не злоупотреблять, что, дескать, инфаркты и инсульты по статистике молодеют, — но влияние момента было столь сильно, что трансгуманист выкинул всякие сомнения из головы и с усердием налег на напитки. Потом вдруг сдавило за грудиной и стало трудно дышать. Дегтярный ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу, но это не помогло — он начал задыхаться и навалился на стол, опрокинув рюмки. Боль усиливалась, сознание путалось. Коллеги вокруг засуетились. Генеральный принялся звонить в «неотложку». Потом Дегтярный умер. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться во тьму, — настенный рекламный плакат, на котором была запечатлена изящная бионическая
