Я сажусь в машину, но тронуться с места могу не сразу. Всё представляю лицо Матвея, когда мы увидимся. Вчера я обидела его. Когда мне по-настоящему страшно, я стараюсь укусить первой. Моя защита — всегда нападение. Сука во всех смыслах.
Рассматриваю ли я возможность закончить всё между нами? Не знаю. Рано или поздно придётся решать. Перед сном целый час пыталась представить, что будет, если я найду в себе силы отказаться от наших свиданий. Паника, пронзительное нытьё в сердце и глухая апатия — вот что я ощутила в первые же секунды. Померкший солнечный свет, одиночество, тоска. Рядом с Матвеем мне слишком комфортно и тепло. Господи, ну почему он не может быть чуточку постарше? Хотя бы двадцать восемь или двадцать девять. Насколько реальнее стало бы то, что происходит между нами.
В самое ближайшее время мне нужно родить. Но это ведь совсем не проблема Матвея. Разве в двадцать три хочется заниматься пелёнками или терпеть мои истерики всякий раз, когда тест будет отрицательным? Он и понятия не имеет, какой ворох проблем могут принести ему отношения со мной.
От такого потока мыслей начинает болеть голова. «Хватит»,— шикаю я на себя и завожу, наконец, двигатель. Может быть, и хорошо, что Матвей бросил трубку. Может быть, он всё-таки понял, что такая, как я, ему не нужна.
Я встречаю его сразу, как открываются двери лифта. Матвей выходит из кухни в компании айтишника. В руках держит кружку с кофе. Даже удивительно, что в офисе есть человек, который пьёт кофе больше меня.
Я теряюсь. Оказывается, я понятия не имею, как себя вести после вчерашнего разговора. Здороваюсь с Ириной, Матвею и Лешкевичу просто киваю.
Он окидывает меня нечитаемым взглядом, безлико роняет «Здравствуй» и продолжает свой путь по коридору. Значит, брошенная трубка отыгрывает и сегодня. Это же отлично. Я сама слишком труслива, чтобы принять решение, так почему бы не перепоручить его тому, кто сильнее, лучше и смелее меня? Давай, малыш, вперёд. Разруби этот гордиев узел. Пошли меня к чёрту, наконец, раз уж у меня не хватает смелости добровольно выключить свет.
Не рассчитав усилий, громко хлопаю дверью в свой кабинет и тут же жмурюсь. В кого я превратилась? Нелогичная, лживая, неуверенная в себе истеричка. Пора включить наконец профессионала: взять себя в руки и сесть работать.
После обеда выбранная мной стратегия не встречаться с Матвеем даёт сбой. Мне необходимы пояснения по той раскладке, которую он прислал, причём необходимы срочно.
—Ты занят?— с подчёркнутой вежливостью спрашиваю я по телефону.— Сможешь ко мне зайти в ближайшее время?
Стук раздаётся через десять минут, дверь открывается. Возле лифта мне не показалось. Матвей обижен на меня. Ну или действительно принял решение.
—Заходи, присаживайся,— указываю я на кресло рядом со своим столом, как будто Матвей оказался в моём кабинете впервые.— Я тебя не сильно отвлекла?
Снова хочется зажмуриться, на этот раз от стыда. Нужно не забыть приплюсовать к нелогичной, лживой, неуверенной в себе истеричке сочный эпитет «дура». Отвлекла-не отвлекла. К чему заискивать? У нас обоих есть рабочие обязанности.
Вопрос Матвей оставляет без внимания и молча присаживается. Я же, напротив, встаю, забираю из принтера распечатанные листы и кладу их перед ним.
—Есть спорные моменты, поэтому решила уточнить. Цифры в билетной кассе указаны за месяц или за квартал?
—За квартал,— всё тем же безликим тоном поясняет он, мельком посмотрев на файл.— Цифру за месяц я не стал выводить, потому что на первом этапе она неинформативна.
Просто удивительно, насколько Матвей другой. Потухший, строгий, отстранённый. И вроде всё в нём настолько знакомо: непокорный завиток у виска, задумчивый излом бровей и белёсый ободок губ, делающий их особенно выразительными. Но вчера это будто был один человек, тёплый и понятный, а сегодня незнакомец, закрытый и далёкий. Внутри тянет и дёргает. Солнечный свет угрожающе начинает меркнуть.
—Что ещё?— спрашивает Матвей, мимоходом цепляя меня взглядом. Полки с книгами для него сейчас куда интереснее.
—Второй лист. Пятая колонка,— говорю я, не в силах перестать разглядывать его ладони, покоящиеся на столе.
Я фанат его рук. В них всё как нужно. Кисть крупная, широкая, пальцы прямые, сильные. Это руки мужчины, а не мальчишки. Ногти тоже правильной формы, а не смешные деформированные огрызки.
Матвей подробно поясняет содержимое пятой колонки, и вопросов к нему больше не остаётся. Мы встаём одновременно. Я выхожу из-за стола, чтобы запереть за ним дверь.
—Больше вопросов ко мне нет?— Его глаза впервые за этот день по-настоящему задерживаются на моём лице. Просят, требуют, умоляют.
Да скажи ты ему что-нибудь! Знаешь же, что обидела, что ему тяжело. Не зря же смотрит так, будто пытается залезть тебе под кожу. Но в горло снова будто песка насыпали. Не могу, не могу.
—Да, это всё. Спасибо тебе за разъяснения.
Его взгляд меняется в ту же секунду: из пытливого и ждущего становится пустым и равнодушным. Кивнув, Матвей разворачивается. Я чувствую себя так, будто меня связали по рукам и ногам. Хочется бежать за ним, но мешают невидимые верёвки. Я открываю и раскрываю рот, покачиваюсь на каблуках, пытаясь освободиться от них.
Удаётся не сразу, но всё-таки удаётся. Срываюсь с места и в два шага оказываюсь рядом с ним.
—Извини…— Я обхватываю его со спины, прижимаюсь щекой к лопатке, спрятанной под рубашкой.— Я не хотела тебя обижать. Это всё не о тебе… Обо мне.
Матвей застывает. Я ощущаю, как напрягается его тело, как каменеют мышцы. Слова, произносимые им, надломленным эхом отдаются в пальцах:
—Дело не в кино. Мне невыносимо знать, что ты спишь с ним в одной кровати. Невыносима мысль о вашем сексе. Даже то, что вы пьёте по утрам кофе на одной кухне и смотрите друг другу в глаза, сводит меня с ума. У меня никого нет, кроме тебя. Всё своё свободное время я думаю о тебе. Ты хотя бы представляешь, каково это — боготворить тебя и довольствоваться при этом второй ролью?
—Прости,— шепчу, прикрывая глаза. Тепло сочится мне под кожу, растворяя холод, накопленный за день.— У нас с мужем нет секса, если тебе станет от этого легче.
Матвей молчит, просто глубоко дышит. Мой рот распахивается, выталкивая наружу облегчённый выдох, когда его ладонь накрывает мои руки и сжимает. Солнце снова сияет надо мной, наполняя лёгкие и тело светом. Он, оказывается, так сильно нужен мне рядом. Так сильно. Господи, и что же с этим делать?
* * *
Никогда не думала, что сердце может стучать так часто, когда провёл час без движения. И даже во рту пересохло, как после долгой пробежки. Наверное, так же чувствуют себя решившие впервые в жизни прыгнуть с парашютом. Пульс зашкаливает паникой, хочется вцепиться руками в поручни и умолять пилота снизить высоту.
Свет в спальне выключен, горит лишь экран телефона по соседству. Роман, как обычно, изучает что-то в интернете. Наверняка это «что-то» действительно интересное, иначе бы он услышал, как громко и истерично я дышу. Может быть, и к лучшему, что темно. Так говорить будет проще.
