поверит. Не после того, как выдворил её за порог, обвинив во всех грехах. Тех, которые она не совершала.
— Нет. Нет-нет-нет. Это бред! — шепчет она, пытаясь поймать его опущенный взгляд. Он замечает едкую усмешку брата. Как бы не желал сдёрнуть её с него сейчас, не выйдет. Придётся подождать. Что же, ждать он умеет лучше прочих. — Он не мог!
Ладонь лживого ублюдка опускается на её плечо, массирует легонько. Ника сбрасывает, явно нервничая от касаний.
— Дай мне минуту. Я хочу с ним поговорить.
Зачем ей это? Чтобы ещё сильней разочароваться? Он проявил слабость. Считал, что отец здесь — слабое звено, ошибся. Им крутили, как хотели, грамотно переставляя по шахматной доске.
— Минута, — соглашается Макс, видимо, зная, что он ничего не скажет.
Ден жмёт зубы до хруста челюсти.
Она ловит его взгляд, подходит так близко, что ему щемит за рёбрами, словно в её руках сжимается — бьётся его сердце. Словно в её руках — его жизнь.
— Скажи, что ты этого не делал, — просит, нежно трогая скулу, проводя от неё до шеи.
Он щерится, демонстрируя хищный оскал.
— А что это решит? — выплёвывает, пытаясь её оттолкнуть. Чтоб ушла, отвернулась, осталась там, где его больше нет. В безопасности. Если станет на его сторону, им одна дорога — в прелую землю. Он уверен, Макс лишь прикрылся наказанием, дабы убрать его кандидатуру позже, когда всё уляжется.
Её пальцы дрожат, губу закусывает, ища что-то внутри него. И, чёрт её дери, находит, потому что вздёргивает подбородок, наклоняется, говоря так тихо, что вряд ли кто кроме него может услышать.
— Ты можешь.
Он удивлённо вскидывает брови.
— Что?
Её дыхание обдаёт его ухо, пуская по коже ворох мурашек.
— Можешь быть слабым, можешь сказать мне честно. Я справлюсь, не переломлюсь. Хватит делать из меня жертву. Я ею была. Но не теперь. Поверь, я знаю, о чём говорю, — он шумно выдыхает.
Она отстраняется, смотрит на него несколько секунд. И он сдаётся, капитулируя. Потому что видит. Ника — не та, какой он её нашёл. Уже не та. Всё ещё хрупкая, но посмей разбить, тронуть осколки — режет ровными срезами, что не зашить сразу.
— Будь осторожна, — единственное, что произносит. И скашивает глаза себе за спину, туда, где стоит Макс.
Она сглатывает, трясётся вся, не в силах поверить, но не смотрит, куда он указал. Понимает риски. Умная девочка.
— Ника, — торопит брат, намекая на окончание их краткой беседы.
Она кивает коротко, целует его в губы так болезненно медленно, отчаянно, что впору сдохнуть на месте. Он по-другому привык, иначе: страстно, яростно, грубо, жёстко. А от её поцелуя внутренности переворачиваются. Он горчит на языке привкусом полыни.
Когда отходит, он некоторое время не открывает век. Стоит сгорбленный с заломанными руками и понимает: не может её потерять. Потому что кроме Ники… блядь, кроме трепетной, до ужаса честной Ники у него никого не осталось. Ему до оскомины осточертели обязанности, что взваливал приёмный отец, мерзкие лицемерные улыбки коллег, приёмы, бизнес. Пошло оно. Если ему удастся выбраться… Только если… С этим будет покончено. Никаких вампиров, никаких незаконных дел. Ему осточертело так жить. Девчонка показала, что может быть нормально, не извращённо. Что не всякий пытается вскрыть тебе горло. И ему этого достаточно, чтобы ей поверить. На сей раз по-настоящему.
Глава 18
Ника
Её запирают в том самом загородном доме без права выезда. Она сбилась со счёта на семнадцатом звонке Светке. Ни она, ни Ульяна не берут трубки. Но с мамой… хотя бы с мамой всё хорошо, она стремительно идёт на поправку. Ника пытается найти Макса, чтобы поговорить, однако он мастерски её избегает, не попадаясь на глаза. Охрана упрямо молчит, повторяя снова и снова одно и то же: «Не положено, вам приказано оставаться здесь». Кем приказано, догадаться не трудно. Кроме Максима Никольских с властью в руках не осталось. Дена увезли чёрт знает куда, чёрт знает зачем, дальнейшая его судьба ей неизвестна.
Сначала она паникует, впадает в апатию, сжираемая отчаяньем, страхом за жизни близких и собственную. После наступает отрицание. Как он мог так поступить? Это же её добрый и заботливый друг. К концу следующей недели приходит осознание: всё вполне логично. С чего она вообще решила, что эмоции Макса были настоящими? Он легко мог обвести её вокруг пальца, притвориться тем, кем не является. У неё и в прошлом не выходило читать людей, как книги. Разборчивость, видимо, врождённое качество, не присущее ей.
Впервые со злополучной вечеринки они видятся только к среде. Он приглашает её на ужин, о чём извещает через домработницу. Женщина провожает её до террасы. Ника не утруждает себя сменить найденные в шкафу отведённой ей спальни спортивные штаны с мужской футболкой, которая явно ей велика. Выдыхает через рот, приосанивается, готовясь ко встрече. И всё равно ощущает себя потерянной, когда встречается с ним взглядом.
Макс, словно другой человек. Вроде и улыбка та же, блеск в глазах не потух. Она глядит через розовые очки, плёнка на них истерлась, потеряла цвет, став прозрачной. Ей больше ничто не мешает узреть истину. А она проста: мужчина перед ней — отцеубийца, поглощённый обидой, завистью, злостью. В нём нет доброты, нет и сожалений. Ему плевать, сколько осталось жить брату, сколько осталось до оглашения приговора. Плевать, что доказательства убийства фальсифицированы им же.
Она ему верила, повелась на лживые речи. Интересно, хоть что-то из того было правдой?
— Привет, — он салютует бокалом, откидываясь на спинку стула. — Присаживайся.
Ника выбирает место напротив. Столик слишком маленький для компании, но его хватает для них двоих. На стекле уместились две тарелки с салатом, её фужер уже наполнили вином. Пить ей не хочется, однако делает глоток под его внимательным взглядом, едва не давясь. Белое полусладкое стаёт поперёк горла.
Он подпирает щёку ладонью, поглядывает на неё из-под опущенных густых ресниц. Она не может понять, чего ему не хватало. Семья, друзья, бизнес, деньги, потрясающая внешность. Стоило бы ему поманить, любая с радостью метнулась бы в объятия. Он мог бы постараться наладить отношения с отцом, откровенно высказать накопленное брату, но вместо того предпочёл скрывать истинные чувства. Тьма копилась, отравляя организм изнутри, пока не стало поздно что-то менять.
— Выглядишь неважно. Мне доложили: ты плохо питаешься, — потому что запер её в комнате, забрал самое дорогое. Кусок в глотку не лез.
— Я не могу дозвониться до Светы, — подчёркнуто резко отвечает она. — Ульяна не отвечает, а Ден… сам знаешь,
