театрального коллектива сочетать творческую работу артиста с его деятельностью гражданской, с его непосредственной связью с жизнью»[59].
Можно, конечно, найти в высказываниях актера этого времени суждения о диссидентах, к которым он относился крайне осторожно, и соотнести их с позицией его героя. Но вряд ли это поможет в раскрытии того, что действительно волновало Табакова. А волновали его и новое дело, которое он затеял вместе с соратниками, и первые пробы студии, будущей «Табакерки», и обновление языка и задач театра, и положение актера, который должен стать главной действующей силой в театральном процессе. Последняя работа Олега Табакова в «Современнике» — Вадим Коняев из «Восточной трибуны» Александра Галина. Он уже начал работать во МХАТе, а на сцене родного дома, по сути, доигрывал роли уходящих спектаклей — словом, прощальная гастроль. Какое-то легкое угасающее нежное чувство шло со сцены от актера. Казалось, он так хорошо знал своего героя, своего стареющего сверстника, что мог терпеливо и долго о нем рассказывать помимо сказанного в пьесе. Он давно все понял про героя, понял и простил.
Отзывы критиков на спектакль, мягко выражаясь, сегодня вызывают возражения. «Современник» уже больше десяти лет жил без Ефремова, опыт, приобретенный под руководством Галины Волчек, явно значил и определял в судьбе коллектива больше, чем прежний период, но не было статьи, которая бы не начиналась с сожалений о минувших временах, со вздохов, уверяющих в преданности ефремовскому периоду. «Восточная трибуна», — писали многие, — «никак не поставлена». Ходят хорошие актеры по сцене, говорят неглупые слова. «Но полное отсутствие приема — тоже прием, — возражала только Мария Седых в журнале „Театр“. — Леонид Хейфиц ставит спектакль спокойный, когда у зрителя есть возможность созерцания, наблюдения. Данный прием режиссер опробовал в спектакле „Ретро“ на сцене Малого театра. Это была его реакция на агрессивную режиссуру, которая никогда не оставляет зрителя в покое»[60].
«Восточная трибуна» действительно была тихим спектаклем, но здесь все оживало от одного вздоха, от прикосновения. Актеры передавали колебания и динамику чувств понятных, в основе своей простых. На сцене была выстроена огромнейшая трибуна стадиона, уходящая ввысь, куда, наверное, унеслись мечты главного героя. Встреча Вадима Коняева с его подругами юности — своего рода парафраз «Традиционного сбора», спектакля поставленного почти десять лет назад на этой же сцене. Но герои прежней пьесы, встретившись через много лет после окончания школы, невольно подводили итоги. В непреднамеренной встрече Вадима Коняева с подругами нет желания выставить оценки за прожитые годы. Осуждать Вадима никто не хочет, но почему он стыдливо прячет глаза и обходит молчанием вопросы, кем стал, чего добился? Да, не сочиняет музыку, не солирует в оркестре, не ездит с гастролями за границу, но ему нравится преподавать музыку малышам, а он почему-то стыдится признаться в этом.
Драматург точно почувствовал, что в советском обществе между престижем и внутренней гармонией человека образовался какой-то внутренний зазор. Появилась своего рода трещина между возможностями, желаниями человека и царящими ценностями. Олег Табаков играл в этом спектакле без присущего ему умения блистать, он был тих, погружен в себя и партнеров; казалось, в его герое звучит та самая музыка, которую он обещал написать обо всех, об их улице, стадионе, городе. Прощальный спектакль «Современника» с участием Табакова запомнился. Гас свет. Из скрытой глубины сцены выходил актер. «Я ничего не могу для вас сделать. Простите меня», — говорил в финале его герой подругам, с которыми прошла юность. Молчал зал. Задумчиво и строго молчал артист. В полной тишине — а, как известно, тишину зрительного зала не купишь — Табаков спускался в зал, пять актрис смотрели ему вслед, застывая с поднятой в ответном прощании рукой. И над услышанными словами рождался новый смысл. Ты думал о жизни, о противоречиях времени, о человеке. Как сказал поэт, «здесь кончается искусство, и дышат почва и судьба». Словом, «прощай дом, прощай старая жизнь, здравствуй новая жизнь!»
С сезона 1983/84 года Табаков вошел в труппу Художественного театра. А еще раньше, работая в «Современнике», он совершил еще один для многих неожиданный поворот в судьбе. У театра, как у человека, своя судьба, но есть в судьбах и схожие моменты. В них всегда присутствует время юности и надежд, время становления, зрелость, пора расцвета, есть, наконец, минуты и часы разочарований, кризиса… Творческий человек, если он честен, не может топтаться на месте, вчерашний успех не приносит ему удовлетворение и радость. У Бориса Пастернака есть замечательная фраза: «Разучиваться в искусстве так же необходимо, как учиться». Прошло два десятилетия, каждый вечер в зале «Современника» — аншлаг, ничего не предвещало проблем, устойчивый, неспадающий интерес публики свидетельствовал о том, что курс развития коллектива верен, а в театре появились свои «рассерженные», сетовавшие, что театр живет воспоминаниями о 1960-х годах, мало включается в сегодняшние проблемы. Недовольные не стремились открыть еще один театр — им хотелось обновления, они искали не благополучия, а остроты решимости, мечтали играть прозу новых молодых писателей, им казалось, что драматургия отстает, не говорит всей правды. В данном стремлении некоторые увидят угрозу благополучию, другие поддержат инициативу, ощутив инстинктивное желание развития. Кто-то заметил, что самый «скоропортящийся продукт в мире — актерское сознание». Руководитель это замечает раньше других. Почему и Константин Станиславский, и Михаил Чехов трагически расстались с созданными ими театрами? Причина одна: желание построить нечто более совершенное, близкое к идеалу.
Глава четвертая. Рождение «Табакерки»
И ты не мечтай простодушно,
О том, что когда-нибудь, впредь,
Так дивно, так длинно, так скучно,
Сумеешь свой опыт воспеть.
Юнна Мориц
Спустя шесть лет своего директорства в «Современнике» Табаков, не умевший почивать на лаврах, осознал бессмысленность многих начинаний. Представления о завтрашнем дне театра, о проблемах, путях достижения поставленных творческих задач настолько разнились с убеждениями его коллег, что оставаться в директорском кресле и одновременно вечерами выходить на сцену он посчитал бессмысленным. Открытых конфликтов не было, как и явных причин искать новые пути. Но тщетность усилий в осуществлении многих планов тоже угнетала. К этому времени он настолько овладел профессией, своим ремеслом, что ощутил нестерпимую потребность передавать его из рук в руки, продлеваться в учениках, «что для мужчины так же немаловажно воспроизвести художественное потомство, создать себе подобных, как и для женщины, которая хочет продлиться в ребенке».
Почему режиссеры и актеры на определенном этапе жизненного пути обращают свои взоры исключительно на молодежь? Одни это делают позже, другие раньше, заблаговременно. Почему для воплощения многих решений именно в молодежи находят единомышленников? Да,
