этих племен. Об этом говорит не только многократно зафиксированная теснейшая связь Новгорода и Пскова. Во-первых, легенда водворяет Трувора в Изборске, расположенном на территории псковских кривичей. Во-вторых, по пути в Киев Олег, в войске которого были кривичи, захватывает Смоленск — центр смоленской группы криви́чей[606]. Наконец, Владимир Святославич в бытность свою новгородским князем вместе с частью кривичей напал на Полоцк — центр полоцкой группы криви́чей[607].
Исторически сложившееся деление кривичей на три ветви в процессе их расселения на территории Восточной Европы прослежено В.В. Седовым по археологическим данным[608]. Область расселения псковской части этих племен занимала бассейн р. Великой, побережье Псковского озера и верховья Западной Двины. Но в IX–X вв. и позднее смоленско-полоцкие кривичи продвигаются в верховья рек Великой и Ловати к берегам озера Селигер и на верхнюю Волгу, несколько оттесняя своих псковских соплеменников[609].
Труднее решить вопрос о третьем участнике федерации: слишком запутанны и противоречивы здесь показания источников. Его племенное имя скрыто в предании под общим термином «чудь»[610]. Если следовать смыслу легенды, поместившей Синеуса на Белом озере, то искомым чудским племенем была обитавшая там весь. Такого этнонима древнейшие новгородские летописи не знают. Не встречается он и в Начальном своде (Новгородская I летопись младшего извода). Объясняется это, по-видимому, тем, что новгородцы причисляли весь к чудским (западнофинским) племенам (ср. чудь заволочская). Но уже в Повести временных лет по Ипатьевскому и сходному с ним спискам, а также в Тверской, Троицкой и некоторых других летописях весь упоминается в числе войск Олега[611]. Автор Повести хорошо знал, что весь живет в окрестностях Белоозера, о чем и сообщил в взводной части своего труда. Сопоставив данный факт с местом княжения Синеуса, он логично включил весь в круг племен, подвластных первым новгородским князьям.
Однако отсутствие в источниках бесспорных известии и некоторые иные соображения не дают права безоговорочно отдать предпочтение веси. Ведь район Белоозера уже в середине XI в. был прочно связан с Ростовской землей, а не с Новгородом. Мало того, в самом Белоозере до сих пор не найдено культурных напластований IX в.[612]
Сомнения рассеиваются при более близком знакомстве с фактическим материалом. Племена веси (принадлежавшей к западнофинским народам) по археологическим, лингвистическим и этнографическим наблюдениям занимали обширные пространства от Южного Приладожья до Белого озера и далее на восток[613]. Их земли непосредственно граничили с областью словен новгородских. Исследователи не без оснований полагают, что территория веси до прихода на северо-запад славян достигала на западе восточного берега озера Ильмень и р. Мсты[614]. Археологические находки не противоречат этому выводу. В погребальных памятниках ильменских словен (VII–IX вв.) — высоких курганах-сопках встречаются каменные сооружения: площадки и груды валунов, а также ритуальные захоронения костей животных, восходящие к прибалтийско-финской традиции[615]. Таким образом, сопки содержат многочисленные элементы прибалтийско-финского происхождения и указывают на существование длительных и тесных славяно-финских контактов. Изложенные выше данные свидетельствуют о вполне вероятном вхождении веси в федерацию словен и кривичей. Но как быть с отмеченными ранее противоречиями? Они отпадут, если признать, что весь, в первую очередь западная, была активным участником союза[616].
Область ее расселения в X–XIII вв. достаточно хорошо известна по раскопкам курганных могильников в Юго-Восточном Приладожье. Территориально она охватывала бассейн рек Сяси, Паши, Ояти и Свири и, по-видимому, нижнее течение реки Волхова[617]. В ее культуре прослеживаются заметные отличия от материальной культуры родственных карел и живших западнее води и ижоры[618]. Зато вполне ощутимы черты сходства с памятниками Белозерья[619]. Своеобразный колорит курганным древностям очерченного района придает наличие здесь скандинавской и славянской этнической примеси, что также служит существенным аргументом в пользу высказанного предположения[620].
Важнейшими центрами западной веси Я.В. Станкевич считала древние поселения в устье р. Сяси и в Старой Ладоге[621]. Последнее обстоятельство имеет важное значение для определенного суждения о роли веси в исследуемых событиях. Ладога постоянно привлекает к себе внимание историков. Здесь найдено несколько богатых кладов восточных и западноевропейских монет. Начальные этапы ее существования относятся к VIII в., а может быть, и к VII в.[622] Раскопки 50-х годов позволили Г.Ф. Корзухиной с достаточно вескими основаниями предположить, что первые укрепления в Ладоге возникли на рубеже X в. в связи с увеличением здесь славянского населения[623]. Но даже если славяне и раньше жили в Ладоге, никто сейчас не отрицает одновременного присутствия там большого числа угро-финнов[624].
В основных вариантах легенды о призвании князей (Новгородская I летопись и Лаврентьевская летопись) Ладога не упомянута: Рюрик с варягами прибывает непосредственно в Новгород (в Лаврентьевской летописи здесь пропуск). Иначе об этом сообщает Ипатьевская летопись, лучше отразившая последнюю редакцию Повести временных лет: «…и придоша къ Словіѣномъ пѣрвѣе, и срубиша город Ладогу, и сѣде старѣишии в Ладозѣ Рюрикъ»[625]. Исправление Новгорода на Ладогу объясняется сведениями, полученными летописцем от ладожан, помнивших о былом приоритете их города[626]. О немаловажной роли Ладоги сообщает и Начальный свод под 922 г., когда Олег после победоносного похода на Царьград ушел в Ладогу, а по другим сведениям — даже умер там[627].
Эти свидетельства приоткрывают завесу над былым значением древнего центра, уступившего впоследствии пальму первенства быстро возвысившемуся Новгороду.
А.Н. Насонов вполне справедливо считал район Юго-Восточного Приладожья естественным продолжением поволховской (ладожской) территории[628]. Однако его присоединение к новгородским владениям он относил к середине XI в.[629] Думается все же, что это произошло значительно раньше. Указанные земли издревле тяготели к Ладоге и в этническом и в экономическом плане. Культура приладожских курганов с их дружинными погребениями, захоронениями скандинавов находит ближайшие параллели в Ладоге и ее окрестностях.
Любопытным свидетельством тесных связей Обонежья с Русью является обнаруженная С.В. Киселевым на ременной бляшке, найденной в одном из приладожских курганов, родовая тамга Рюриковичей[630]. Следовательно, княжеские дружинники жили здесь уже в это время. Отсюда и объединение приволховских земель с Обонежьем в общий судебный округ (Обонежский суд), известное по откупной Обонежской грамоте 1434 г.[631], — явление не позднего порядка, как представлялось А.Н. Насонову[632], а древняя традиция. Ее следы, по-видимому, обнаруживаются в докончальных грамотах Новгорода с князьями. В отработанном формуляре грамот среди прочих условий обычно стоит: «А в Ладогу, княже, ездити на третие лето»[633]. Подобная фраза опущена лишь однажды в договорной грамоте 1266 г. с великим князем Ярославом Ярославичем[634]. Однако в ней сказано, что предшественник Ярослава князь Дмитрий Александрович с новгородцами
