надежно защищены ими. Ливень дротиков прошел почти без потерь, лишь кое-где щиты вышли из строя, и воины из первого ряда спешно ушли на замену. Ряды пехоты сомкнулись, словно и не было ничего. До столкновения осталось три удара сердца, да только чудные тут дела творились… Ведь ни один баварский дротик не полетел в сторону словен, и ни одна стрела не попала в баварца. Между лангобардами и баварцами вклинилась княжеская пехота, отсекая одних германцев от других. Там было очень жарко, а вот в центре войска наоборот…
— Добран, сотню демонов тебе в печенку, это ты там? — крикнул наряженный в алый плащ баварский тысячник. На его шее висела толстая золотая цепь, а на руках звенели браслеты, которые каждый уважающий себя германский вождь обязан был дарить своим верным воинам. Словене и бавары остановились в шаге друг от друга. Никто и не думал драться, хотя вокруг них уже вовсю закипел бой. Тысячник заорал на своих. — А ну, копья подняли, в такую вас мать! Не дай вам боги, еще пораните кого!
— Руди, медведь такой! — заревел в ответ Добран. — Здоров! Отыграться решил? Я тебя снова раздену до исподнего! Дочь твоя Гертрауд как поживает?
— Глаза все выплакала, так замуж хочет, — проорал Руди. — Где, говорит, жених мой нареченный, батюшка? Задница уже, как у справной кобылы, а объездить всё некому. Когда выкуп пришлешь, скупердяй? Долго еще моей девке мучиться? Она скоро жопой лавку прожжет! Ну, сам подумай, на кой мне в доме горелые лавки?
— Как лед станет, так сразу и пришлю, — ответил Добран. — И старший сын тоже придет, пусть дети познакомятся. Хрен с тобой, крохобор проклятый! Сорок коров серебром за твою дочь[25] плачу. Это мое последнее слово.
— Согласен! — крикнул Руди через головы воинов, с жадным интересом ловивших каждое слово. — Она у меня тоже не нищая, знаешь ли! Приданое за ней даю такое, что иной принцессе впору. Ну что, делаем, как договорились?
— Ага!
Бавары, оживленно обсуждая девку с раскаленной задницей, что страдала без мужской ласки, начали перестраиваться в две колонны, ставшие перпендикулярно строю словен. Воины громко обсуждали, как и сколько раз они бы утешили несчастную девушку в ее горе, и без всякого выкупа. Колонны развернулись спинами друг к другу и образовали коридор шириной шагов в пятьдесят. Лангобарды, которые в горячке боя всего этого не заметили, вдруг поняли, что их сбоку теснят соседи. Да и не теснят, а бьют копьями насмерть.
— Вы чего это делаете, сучьи дети? — раскрыл щербатый рот немолодой воин с волосами, слипшимися от пота. — Вы же за нас вою…!
Договорить фразу он не успел, потому что пропустил удар копьем в горло и так и упал, глядя в небо изумленными глазами. А словене, в свою очередь, тоже расступились в стороны, и в этот коридор потекла лава легкой степной конницы, которая разлилась в тылу германского войска, посылая стрелу за стрелой. Для пехоты это означало скорый и бесповоротный конец.
— Ну, как-то так! — удовлетворенно сказал князь, который смотрел на все это действо с пригорка, а сзади него ждала команды сотня его личной охраны на самых сильных и высоких конях, что только можно было купить за деньги. За очень большие деньги. За немыслимые деньги… Стоили эти кони столько, что на одну сотню денег лишь и хватило. Весь финансовый блок княжества пребывал в состоянии обморока, когда их пригнали из Персии через Кавказ и болгарские степи. Зато сил у этих коней хватало на то, чтобы всадника в железе тащить, и попону кольчужную, и налобник, и тяжелое седло.
— За мной! — проорал князь, и сотня помчала с пригорка, опуская длинные копья. У отряда, в котором бился сам король Ариоальд, не было ни малейшего шанса.
Глава 38
Неделю спустя. Начало августа 631 года. Словения
Узкая лесная дорога едва вмещала двух коней, которые ехали рядом. На одном из них ехал крепкий воин в кольчужном доспехе, а на втором лицом вниз лежал на конской гриве его величество, правитель Лангобардского королевства. Они уже ехали так пару дней, ведь поначалу Ариоальд ехать никуда не мог, и большую часть времени проводил в забытьи. Как только король смог сесть на коня, верный слуга дождался, когда уйдет вражеское войско, и повез его лесными тропками в сторону горных перевалов. Им нужно выбираться из этих проклятых мест.
И вот прямо сейчас Ариоальд очнулся от того, что ему захотелось немедленно проблеваться. А еще у него болела голова, а еще у него перед глазами мелькали кровавые мухи, и низкое закатное солнышко резало глаза, словно нож. Хреново было его величеству, по голове которого прилетел хороший такой удар, который смягчил роскошный шлем ромейской работы.
— Останови! — прохрипел он и, пошатываясь, слез с коня. Он согнулся крючком, и его вырвало. Его рвало и дальше, мучительно, до едкой горечи, до мучительной боли в мышцах живота. И эта рвота не приносила никакого облечения, наоборот, от нее становилось только хуже. Ариоальд, пошатываясь, дошел до дерева и сел, привалившись к нему спиной. Он закрыл глаза, пытаясь унять дикую головную боль, которая разрывала изнутри его череп. Да, так намного легче.
— Где мы и что со мной случилось? — спросил он и жадно впился в кожаный бурдюк, который заботливо поднес ему воин. Вода не пошла впрок, и короля снова затошнило. — Помню только, что с коня меня свалили… Суки! Да как они так копьями бьются? Никогда такого не видел… Потом зажали, взяли в кольцо… Охрану побили… Потом не помню…
— А я один из всей вашей охраны и остался, государь, — охотно пояснил воин. — Вам по голове булавой дали. И как башка-то выдержала? Крепкая, видать, у вас башка, ваше величество! Мы с парнями отбили вас, да только ушел я один. Остальных порубили, пока вас в лес тащили. Вот так вот…
— Ты Атто, кажется? — всмотрелся в него король, и снова застонал от головной боли. — Ты не из ближних газиндов вроде бы…
— Я Аго, ваше величество, — отозвался воин. — Я в ваши покои не допущен. Во дворе стражу несу.
— Если выберемся, я щедро награжу тебя, Аго, — устало ответил король и снова закрыл глаза. — Графом станешь, Девой Марией клянусь. Я так понимаю, у меня после той битвы куда меньше графов стало. Дерьмово мне, Аго. Отлежаться надо… Не доеду я так…
— Доедешь, доедешь, — шептал Вацлав, который подобрался к ним совсем близко и слушал, боясь пропустить хоть слово. — Куда ты денешься! Доберешься, как
