но я не настолько пала, чтобы говорить ему сейчас, после таких откровений, что не люблю его и хочу уйти. Просто невероятно. Этой ночью я собиралась прекратить наши нелепые отношения. Как же я ждала этого момента сегодня, тысячу раз проигрывая в уме сцену своего ухода! А теперь что? Всё пошло совсем не по моему сценарию.
— У тебя ведь три комнаты? В какой из них я могу лечь сегодня спать?
— Можем вместе.
— Хочу одна, — а вот это принципиально.
— Выбирай любую, — не стал спорить. — Приставать не буду.
Я почти не спала. Утренние синяки под глазами сообщили мне о том, что чуда не произошло, и рыбка не оказалась на свободе. Невод по-прежнему держит меня в своих жёстких неприятных объятиях, вызывая желание скрести по коже, разорвать эти путы. Приставать Глеб и правда не стал, ограничившись быстрым поверхностным поцелуем. Боялся, что я разозлюсь и разрушу хрупкое перемирие.
Мне тягостно. Мы едем на пары вместе, как и договаривались вчера. Поддерживаем ничего не значащий разговор о наших преподавателях, которые знакомы нам обоим. Глеб поглаживает моё колено, а я даже смотреть на его руку не могу, упрямо провожая глазами прохожих, мимо которых проезжаем. Хочется быть с ними, среди шустрой толпы. Где угодно, но только не в тесноте этой машины. Думала, сегодня всё изменится к лучшему и я начну новую главу своей жизни, но в итоге всё обернулось таким образом, что стало только хуже. Я всё испортила. Ещё в самом начале, когда под влиянием толпы вступила в эти отношения.
— После пар отвезу тебя, как обычно, — проникает сквозь мысли голос Пожарского.
— Ладно, — нет никакого желания спорить с ним.
— Все перемены твои, как и обещал, — он чуть крепче сжимает моё колено, выдавая скрываемое напряжение.
— Отлично.
Вскоре мы оказываемся во внутреннем дворе вуза, и Глеб уверенно, как опытный водитель, паркуется на своём излюбленном месте. Отстёгиваю ремень безопасности и сразу хватаюсь за ручку двери.
— Люблю тебя, — опадают слова парня в повисшей тишине, как дешёвый плохо растворимый кофе на дно стакана.
Не знаю где нахожу силы, но поворачиваюсь к нему лицом и киваю, улыбаясь. Я не буду врать. Не могу. Пусть мы не расстались сегодня, но это неизбежно случится в любой другой день. Потому что так больше нельзя. Потому что я устала.
Выходим из машины и расходимся в разные стороны, каждый в свой корпус. Я на секунду закрываю глаза, делаю глубокий вдох, впуская в лёгкие морозный воздух, а когда снова поднимаю веки, вижу бодро шагающего Князева с Хомяковым. Они тоже видят меня и видели то, как я покидала машину Пожарского. Мне вдруг стало совсем неловко за себя и стыдно, хотя эти парни ничего не знают о закулисье моих отношений с Глебом и не могут осуждать меня.
Это я сама себя осуждаю. И поэтому мне всё ещё нужен план «Б». Срочно.
Глава 33. Поцелуй неизбежен
Михаил
Лина повернула голову и уставилась на нас, оставляя позади машину своего парня и его самого, идущего к третьему корпусу. Тёмная фигура Бутча на фоне заснеженной улицы сегодня по особенному сильно раздражает органы зрения, вызывая желание просто взять ластик и, как в «Paint» удалить ненужный фрагмент, что портит весь рисунок.
— Рано я радовался, — говорит мне Антон. — Помирились.
— Тебе какое дело, — меня аж передёргивает.
— Так за тебя же волнуюсь.
— За себя волнуйся, а от меня отвали.
— Как отвалить? С чего это?
— С того, что ты здесь.
Беляева меняет траекторию своего движения, направляясь прямо к нам. Я вижу, на ней всё ещё моя шапка, и это обстоятельство делает меня на каплю счастливей. Девушка не выглядит по уши влюблённой после перемирия, но и несчастной назвать её не могу. При виде нас улыбается, здоровается, как обычно.
— Какая у нас сейчас пара? — спрашивает она.
— Любимая дисциплина Антона, — спешу ответить, — с его любимой женщиной во главе, которую отделяет от него деревянная трибуна для выступлений и их социальные роли.
— Вот идиот, — возмущается Хомяков, смешно скривив лицо.
— Понятно, — смеётся Лина, — философия значит.
Её смех всегда был заразителен для меня. От одной только улыбки девушки хотелось улыбнуться в ответ. Но не сейчас.
— Хомяк, — обращаюсь к другу, — иди без нас.
Он понимающе хмыкает и без какого-либо сопротивления оставляет нас одних, поскрипывая своими ботинками к корпусу. Беляева удивляется моей просьбе, но терпеливо ждёт пока я начну говорить. Когда огромный рюкзак Хомякова оказался на достаточном от нас расстоянии, я спрашиваю:
— Помирились?
Беляева как-то странно шарит глазами по сторонам, выдерживая паузу едва ли не в целую минуту.
— Вроде того, — отвечает, наконец.
— Как это понимать?
— Помирились мы, — вздыхает почти раздражённо.
— Почему сейчас врозь? Обычно, как пластилиновые слеплены в кучу.
— Это условие нашего перемирия.
— Чьё оно?
— Моё.
— Почему? — не отстаю, не обращая никакого внимания на прохожих, на ускользающие минуты до звонка на первую пару.
— Зачем так много вопросов? — вижу, как начинает нервничать, раззадоривая во мне ещё большее желание докопаться до сути.
— Надо так. Так почему ты поставила такое условие?
— Хочется больше личного пространства, — беспечно пожимает плечами, которые хочется обхватить руками и слегка тряхнуть, чтобы слова посыпались, как спелые яблоки с дерева.
— Он извинился за шапку?
— Да.
— А за остальное?
— Тоже.
— Сейчас снова не скажешь, что произошло у вас в понедельник?
— Может тебе ещё докладывать какого цвета трусы я ношу? — спросила и сама же сразу смутилась. Мне даже смешно стало от вида розовеющих щёк. Главное теперь не представлять подругу в белье. «Не представлять, Мих!», — одёргиваю себя, а образ так и просится в голову, дразня своим нечётким, туманным изображением.
— Я не против, — усмехаюсь, не сдерживая себя. Уж больно мило Беляева жуёт губу, пряча глаза куда-то в сторону. А ведь раньше шутили так и ничего… Что же изменилось?
Удовлетворяющих меня ответов я в итоге так и не получил, но это вовсе не значит, что я сдамся и не буду наблюдать за ними в оба глаза. Мы вместе направились к дверям корпуса в безмолвном согласии на временное прекращение темы. Уверен, Лина и сама понимает, что мы к этому вопросу ещё вернёмся. А пока погружаемся в учебный четверг. Конечно, в аудитории нас ждали всё те же приколы: непрестанная какофония голосов, хаотичные списывания домашки, секретные перешёптывания в самом дальнем углу, чьи-то дурацкие шутки и громкий хохот, подражающий гиенам. Антон как раз прямо сейчас среди этих «гиен», а Людмила в полном одиночестве сидит, уткнувшись в свой телефон,
