внести некоторую ясность в… ситуацию.
Гула одобрения, конечно, не раздалось — присутствующие привыкли к сдержанности в чувствах — но атмосфера в кают-компании сразу заметно оживилась. Старпом поскрёб бороду, капитан шевельнул кустистой бровью, а доктор Свенссон слегка повернул голову, впрочем, так никому в глаза и не взглянув. Эта его привычка — никогда не глядеть прямо, в глаза что собеседника, что пациента — уже стала настолько традиционной, что её и не замечали.
— Наше глубоководное судно, действительно, настолько сложно, и обошлось так дорого, что вполне правомочно будет… э-э… заподозрить, что тут одной глубоководной флорой-фауной дело не ограничивается. И чтобы прийти к этой элементарной мысли отнюдь не нужно быть Шерлоком Холмсом! Не скажу, что мы отплыли в «обстановке строжайшей секретности», но кое-какие меры предосторожности всё же, разумеется, приняли. И даже вездесущие газетчики про погрузку частей батискафа не пронюхали — ну, баки, ну, перегородки, прожекторы, моторы, и прочее… Сферу же нам доставили в деревянном ящике — согласитесь, никто её увидеть не мог.
Все с соответствующим видом покивали головами, но влезать со своими вопросами в рассказ Пристли не спешили — моряки в этом плане куда сдержанней представителей научной элиты и прессы.
— Мы действительно, весьма точно указали координаты, куда нас нужно с батискафом доставить. Дело, естественно, в том, что именно на эти координаты мы и ориентировались. Чтобы завершить, так сказать, дело всей моей жизни, нужно начать именно отсюда — с порога того… неведомого, что ждёт нас, возможно, там, внизу! — профессор постепенно оживлялся.
— Да, господа! Там, внизу — что-то есть! Впрочем, скорее, не «что-то», а Нечто! Прошу извинить, но документы у меня в каюте, хотя за эти девятнадцать лет — уж поверьте! — я выучил их практически наизусть, так что просто изложу вам факты.
23 января 1888 года фрегат её Величества «Неудержимый», выполняющий вполне обычную миссию по картографированию, и промеру глубин ещё не изученных вод Тихого океана, в попутных поисках ещё неоткрытых островов, которые можно было бы законно присоединить к Британской Империи, находился именно в этих самых координатах. Мне очень повезло, что фрегат состоял, так сказать, на официальной службе. Если бы такое случилось с частным судном, возможно, мир до сих пор ничего и не узнал бы…
В одиннадцать тридцать пополудни марсовый заметил «подозрительное пятно» в миле к юго-западу от судна. Через десять минут, когда «Неудержимый» подошёл вплотную к пятну, взору военных моряков предстало весьма странное зрелище. Я процитирую выдержки из бортового журнала, сделанные лично капитаном второго ранга, Патриком Рафлзом Мастерссоном:
«Пятно, скорее, круглой, чем неопределённой формы. В диаметре оно имеет не менее восьмидесяти-восьмидесяти пяти футов. Цвет можно определить как буро-серый, консистенция — полупрозрачная. Поскольку единственный учёный на корабле лежит в медотсеке с острым приступом дезинтерии, мы сами, спустив шлюпку, взяли пробу странного медузоподобного тела, отрезав, не без усилий, как рассказывали очевидцы, несколько кусков студенистой массы, и залив их позже раствором формалина. Поскольку волнение было небольшим, и всё тело странного существа извивалась в такт прохождения волн, мы не сразу заметили некое подобие каната, свисавшее с края массы, и уходившее в глубину, как оказалось, на пятнадцать футов.
Когда этот канат выбрали, на его конце обнаружилось самое странное существо из всех, которые нам доводилось наблюдать!» — профессор перевёл дух, и полез в нагрудный карман сюртука.
Все явно оживились, и придвинулись ближе к столу.
Из кармана Пристли извлёк мятый-перемятый, и на сгибах почти протёртый клочок бумаги. Он бережно, почти благоговейно, развернул и расправил его на скатерти:
— Вот! Прошу любить и жаловать! Это странное создание зарисовал штатный художник-стажёр «Неудержимого», двадцатидвухлетний Бертран Эрик Рассел. Как видите, рисунок сделан карандашом — поэтому все яркие цвета, позже описанные капитаном, не заметны. Зато — отлично заметна форма — вот здесь, где создание из глубин в профиль… и вот здесь — где оно, так сказать, лицом к нам! Только, ради бога, осторожней — это единственный оригинал! Копии же не столь хороши. Ну, что скажете? Симпатичный дракончик?
Командный состав «Джорджа Вашингтона» осторожно передавал из рук в руки драгоценный листок, впрочем, высказывая своё удивление весьма умеренно — мало ли каких штук не выносит штормами на берег, или — не всплывает из неведомых пучин, которых никто и никогда, скорее всего, не увидит, и не освоит!
Капитан и старпом почесали, соответственно привычкам, голову и бороду, доктор как всегда, когда не обращались к нему лично, промолчал. Рисунок вернули профессору.
— Жаль, что судно не располагало фотографическим аппаратом — ну, вернее, располагало, но к этому времени все пластинки были или израсходованы, или подпорчены влажностью тропиков… И, к огромному моему сожалению, само создание, если можно так выразиться, Тьмы, вскоре, на свету ли, или на воздухе, поблёкло, и расплылось в бесформенную кучу. Так что даже вскрытия, с хотя бы примитивным описанием устройства его внутренних органов, сделано не было. Капитан лично приказал разрезать существо на четыре примерно равных по объёму куска, и поместить в формалин.
Мысль сама по себе весьма разумная… Жаль, сильно запоздавшая.
Ну а теперь — о том, как всё это, и кое-что ещё, попало — вернее, не попало! — ко мне в руки.
Несчастным учёным, бывшем при «Неудержимом», оказался Харви О,Фланнаган, мой чуть ли не первый ученик. Семьи у него не было, и всё своё достояние он завещал… мне. Впрочем, этого достояния было не так уж много. Куда больше меня заинтересовали материалы его последней экспедиции. Да, к сожалению, последней.
Бедняга так и не оправился от дизентирии, и умер, даже не доплыв до базы фрегата в Сиднее. Правда, перед смертью он успел привести в порядок собранную коллекцию добытых глубоководным лотом образцов грунта со дна, дневники, и вот это — последний, найденный случайно, образец. — профессор тяжко вздохнул, — К сожалению, материалы эти попали ко мне, в Университет, только через три месяца, с оказией — почтовое судоходство не всегда работает как часы…
Несмотря на мою… э-э… оперативность, и весьма солидную сумму потраченных денег, побеседовать с капитаном Мастерссоном удалось и вовсе через полгода после означенных событий. Он, простите, чертовски немногое мог добавить к своей записи в бортовом журнале. Однако любезно разрешил мне снять копии со всех заинтересовавших меня документов. Вот: описание существа из личного дневника капитана:
«Я не стал заносить столь странные подробности в журнал, однако здесь кое-что всё же опишу — вдруг чёртовым учёным боссам моего стажёра приспичит (прошу прощения, господа — я воспроизвожу так, как записано в оригинале у капитана
