Даже после того, как он пришел в себя, временами казалось, что он не выживет. Длинный шов на месте сабельного удара, уродующий его плечо, покраснел и загноился. Вдова спокойно взяла нож, вскрыла шов и кончиком ножа стала удалять гноящуюся плоть, пока Алек от боли не потерял сознание. За отсутствием более крепкого напитка вдова Густав дала ему яблочного сидра, и в течение двух дней длинная страшная рана снова начала затягиваться. Потребовалась неделя, прежде чем он начал садиться, а еще через неделю он уже смог встать, но состояние его улучшалось очень медленно.
— Я должен добраться до Брюсселя, — сказал он старушке однажды вечером.
Она промолчала, только недоверчиво взглянула на его повязки. Она дала ему старую одежду своего сына, но на нем было накручено столько тряпок, что он еле-еле смог натянуть ее.
— Никто не знает, где я, — сказал он. — Меня, скорее всего, посчитали пропавшим без вести или убитым. Мне нужно хотя бы сообщить семье, что я жив.
Вдова пожала плечами. Несмотря на ее благородство — ведь она привезла его к себе домой и ухаживала за ним, — старушка была неразговорчивой, ей явно лучше жилось бы одной, чем с инвалидом.
— Как хочешь, — буркнула она. — До Брюсселя не близко.
Алек взглянул на помятую оловянную кружку в ее руке, похожую на те, которые были в его кавалерийском отряде. Для вдовы это была всего лишь кружка — она не дала ей пропасть и нашла хорошее применение. Для него это было печальное напоминание о том, что солдат, который пил из нее последним, скорее всего, лежит в неглубокой яме, разорванный на куски артиллерийским снарядом и растоптанный несущимися лошадьми. Желание отыскать свой полк и сообщить семье о том, что он жив, крепло с каждым днем.
— Я смогу.
Она снова пожала плечами и промолчала. На следующий день она принесла ему прочную ветку. Он смастерил из нее грубый костыль, на заре поднялся и посмотрел на дорогу, исчезающую в лесу. Через несколько миль, сказала ему вдова Густав, эта местная дорога приведет его к дороге на Брюссель, и по ней ему придется пройти еще несколько миль до города. Алек взял котомку с хлебом и сидром, которые дала ему в дорогу его спасительница, сунул под мышку костыль и отправился в путь.
На дорогу ушли часы. Скоро только непоколебимая решимость заставляла его делать каждый следующий шаг, потому что в боку пульсировала жгучая боль. Пот струился по его шее. Дойдя до дороги на Брюссель, он сделал передышку, посидел, поел и снова заставил себя идти, теша себя фантазиями, что в Брюсселе его ждет свежая говядина и хорошее вино. Когда он добрался до города, уже смеркалось, а он так измучился и устал, что ему захотелось упасть на траву и проспать до утра прямо у дороги. Он призвал на помощь воображение, представил себе, свою комнату в городе, чистую и удобную, и кое-как побрел дальше.
Город был похож на гигантский армейский лагерь. Везде были люди в форме, на многих домах виднелись метки, обозначающие, что в них расквартированы раненые. Стоило хирургам открыть госпиталь, как он тут же оказывался переполненным. Алек ковылял по улицам, пытаясь найти выход из положения. Лучше всего было бы встретить какого-нибудь знакомого офицера, который помог бы ему. Дорога отняла у него последние силы, и он не хотел присоединиться к больным и изувеченным, предоставленным самим себе на улицах города.
К счастью, вскоре он заметил знакомую фигуру. Неподалеку с булкой под мышкой торопливо шагал Джеймс Питербери, младший офицер родом из Хартфордшира, как и он сам. Они вместе служили под Аксбриджем. По его щеке шел розовый рубец, но в остальном он выглядел вполне здоровым, шел без посторонней помощи, и на нем не было видно повязок. Алек повеселел. После сражения всегда мучительно было узнавать, кто из его однополчан и друзей жив, а кто погиб. По крайней мере, Питербери остался цел.
— Питербери, — сумел крикнуть он голосом, хриплым от напряжения. — Джеймс.
Молодой офицер остановился и обернулся, глазами обшаривая улицу. Алек поднял руку. Питербери замер. У него чуть не отвалилась челюсть.
Питербери перешел улицу, у него глаза на лоб полезли.
— Как я рад вас видеть, — добавил Алек с вымученной улыбкой.
— Хейз? — удивленно прошептал он. — Это действительно вы? Алек Хейз?
Алек кивнул:
— Более или менее. Я думаю…
Джеймс прыгнул, будто его толкнули сзади, уронил хлеб, затем схватил Алека за руку и стал тянуть его с улицы в ближайший, узкий переулок. Алек перестал дышать, боль пронзила его руку и бок, он выругался и был потрясен тем, что Питербери закрыл ему рот рукой.
— Шшш… старик, тише! — приказал он и нервно огляделся. — Ради Бога, тише!
— Почему? — Алек нахмурился, но перешел на шепот: — Что произошло?
Но Питербери не ответил. Он всматривался в лицо Алека, выгибал шею, смотрел под разным углом. Алек ничего не понимал.
— Я выжил, как видите, — наконец произнес он. — Это так удивляет?
Питербери снова сделал движение рукой, вынуждая Алека замолчать.
— Тише, — повторил он, на этот раз почти прошипел. Он наклонил голову и прижал ко лбу кулаки. — О Боже…
Не так он представлял себе встречу с другом, пусть и застигнутым врасплох. Алек перенес вес на костыль и ждал. Тягостное чувство овладело им. Произошла какая-то ошибка?
Наконец Питербери поднял на него глаза.
— Вы мертвы, — сообщил он Алеку, и это прозвучало так, словно он сильно разочарован тем, что это не соответствует действительности. — Ваше имя значится в списках убитых.
— Но я не убит. Это очевидно. Крестьянка нашла меня в горе трупов, подобрала и взяла к себе домой. — Алек тряхнул головой и попытался дружелюбно усмехнуться. — Непохоже, чтобы вы обрадовались этой новости, а я так надеялся… Что, мой брат уже пообещал вам отдать мою верховую лошадь, натренированную для охоты?
Питербери покачал головой:
— Нет, нет, нет. Но сейчас… — Его голос становился все тише. — Не то чтобы я был рад, когда думал… но это… О Боже.
— Джеймс, — заговорил Алек с растущим раздражением, — какого черта вы несете эту чушь?
— В общем, вам лучше быть мертвым, — сказал на это его друг. — Тяжело говорить такие слова, но… письма. В ваших личных вещах нашли письма. Господи, я не хочу верить в это, но как вы могли?
Джеймс, казалось, отошел от шока, но теперь в его голосе звучал гнев, причину которого Алек не мог понять.
«Лучше оставаться мертвым» — это говорит один из его старых товарищей, которого он знает с юности?
— Как я мог что? Ничего не понимаю. Лучше расскажите что знаете. Я слышал, Бонапарт бежал, но что наш Королевский драгунский полк? Что Лейси, Понсонби и Аксбридж?
Даже в сумеречном свете было видно, как окаменело лицо Джеймса.
— Аксбридж потерял ногу. Понсонби мертв, Лейси тоже. А вам надо было бы желать, чтобы крестьянка оставила вас там, где вы лежали, на случай если кто-нибудь еще увидит вас. Какого черта вы вернулись?
