работать в штате новоизбранного президента. Однако такое приглашение поступило, и мне предложили должность советника по национальной безопасности - второе по рангу назначение президента, не подлежащее утверждению Сенатом (после руководителя аппарата Белого дома). Решение Никсона возложить такую ответственность на гарвардского профессора, имевшего опыт противостояния ему, иллюстрировало как щедрость духа избранного президента, так и его готовность порвать с общепринятым политическим мышлением.
Вскоре после своей победы на выборах в ноябре 1968 года Никсон пригласил меня на нашу первую встречу по существу в его нью-йоркскую переходную штаб-квартиру в отеле "Пьер". (До этого я встречался с ним лишь однажды, мимолетно, на рождественской вечеринке, устроенной грозной Клэр Бут Люс). Встреча дала возможность рассмотреть текущую международную ситуацию в ходе вдумчивого, непринужденного променада по основным проблемам внешней политики, в ходе которого Никсон поделился своими взглядами и предложил мне высказаться. Он не намекнул, что встреча была связана с комплектованием его администрации, не говоря уже о том, чтобы оценить мою пригодность на ту или иную должность.
Когда я уходил, Никсон представил меня долговязому калифорнийцу, которого назвал своим начальником штаба Г. Р. Холдеманом; без объяснений Никсон затем приказал Холдеману установить прямую телефонную связь с моим офисом в Гарварде. Холдеман записал приказ избранного президента на желтом блокноте, но ничего не предпринял - таким образом, наряду с моим знакомством с многогранной личностью будущего президента, я получил предварительный урок о природе бюрократического поведения в Белом доме Никсона: некоторые заявления президента были символическими, указывающими направление, но не призывающими к немедленному действию.
Заинтригованный, но несколько неуверенный, я вернулся в Гарвард и стал ждать развития событий. Через несколько дней Джон Митчелл, юридический партнер в той же фирме, что и Никсон, и находящийся на грани выдвижения на пост генерального прокурора, позвонил мне с вопросом: 'Вы собираетесь принять эту работу или нет?' Когда я ответил: "Какую работу?", он пробормотал что-то похожее на "очередную лажу", после чего пригласил меня встретиться с избранным президентом на следующий день.
На этот раз должность советника по национальной безопасности была предложена недвусмысленно. Неловко, но я попросил время на размышления и консультации с коллегами, знакомыми с моими предыдущими политическими позициями. Другие президенты или руководители, которых я знал, услышав такой колеблющийся ответ, избавили бы меня от необходимости размышлять, прекратив дискуссию на этом месте. Вместо этого Никсон сказал мне взять неделю и - трогательно - предложил мне проконсультироваться с Лоном Фуллером, своим бывшим профессором договорного права в Дьюке, который в то время преподавал в Гарвардской школе права и был знаком с образом мыслей и поведением Никсона.
На следующий день я проконсультировался с Нельсоном Рокфеллером, который только что вернулся из поездки на свое ранчо в Венесуэле. Реакция Рокфеллера не только положила конец любым сомнениям, но и продемонстрировала, что в стране все еще сохранялось единство. Он укорил меня за то, что я откладывал свое решение, и призвал меня немедленно принять предложение Никсона; когда президент приглашает вас на важную службу, заметил он, промедление не является подходящим ответом. "Имейте в виду, - добавил Рокфеллер, - что Никсон рискует вами гораздо больше, чем вы им". Я позвонил Никсону во второй половине дня и сказал, что для меня будет честью служить в его администрации.
Никсон и я в конечном итоге установили отношения, которые по своему оперативному характеру можно было бы назвать "партнерством" - хотя настоящее партнерство редко существует, когда власть так неравномерно распределена между двумя сторонами. Президент может уволить своего советника по безопасности без процедуры или предупреждения и имеет право навязывать свои предпочтения без официального уведомления или обсуждения. И какой бы вклад ни внес советник по безопасности, президент несет конечную ответственность за принятые решения.
Несмотря на эти реалии, Никсон никогда не относился ко мне как к подчиненному, когда дело касалось вопросов национальной безопасности и внешней политики; скорее, он относился ко мне как к академическому коллеге. Такое же отношение не распространялось на внутреннюю политику или избирательную политику. Меня никогда не приглашали на встречи по этим вопросам (за исключением эпизода с "Бумагами Пентагона", когда произошла утечка секретных документов Министерства обороны).
Наши отношения с самого начала приняли коллегиальную форму. На протяжении всего времени Никсон избегал уничижительных упоминаний о моей предыдущей связи с Нельсоном Рокфеллером. Даже когда он находился под сильным давлением, его поведение по отношению ко мне было неизменно вежливым. Эта неизменная любезность была тем более примечательна, что рядом с решительным и вдумчивым Никсоном, описанным на этих страницах, был другой Никсон - неуверенный в своем имидже, неуверенный в своем авторитете и мучимый ноющим сомнением в себе. Этого другого Никсона сопровождала версия "беспристрастного зрителя" Адама Смита: то есть второй "вы", стоящий вне себя, наблюдающий и оценивающий ваши действия. Мне показалось, что Никсона всю жизнь преследовал такой критический самоанализ.
В этой части Никсон неустанно добивался одобрения - награды, которую ему часто не давали те самые группы, которые имели для него наибольшее значение. Даже в устоявшихся отношениях ощущался элемент сдержанности, в то время как встречи за пределами его внутреннего круга - особенно те, в которых участвовали известные люди - могли рассматриваться как требование своего рода представления. Никсон не всегда стремился передать информацию; скорее, его язык часто был призван передать впечатление о какой-то цели, которая не обязательно была раскрыта другой стороне.
Учитывая эти сложности, Никсон иногда делал заявления, которые не отражали всего объема его замыслов. Такое поведение не следует путать с нерешительностью. Он четко понимал свои цели и преследовал их решительно и тонко. В то же время, однако, он часто стремился сохранить свои возможности, выбирая наиболее благоприятное время и форум для обсуждения.
Сочетание этих качеств породило особые черты администрации Никсона. Чрезвычайно осведомленный, особенно в вопросах внешней политики, и очень эффективный в представлении своих анализов, Никсон, тем не менее, избегал личных столкновений. Не желая отдавать прямые приказы несогласным членам кабинета, он выбирал для этой задачи Холдемана или Митчелла - или меня, по вопросам внешней политики.
Работа в качестве помощника Никсона требовала понимания этого способа действия: не каждое высказывание или распоряжение президента должно было быть истолковано или выполнено буквально. В качестве примера можно привести указание Холдеману установить прямую телефонную линию в мой кабинет в конце нашей первой встречи: он хотел довести до сведения своих сотрудников, что будет стремиться включить меня в свою команду, но еще не был готов предложить мне эту должность в обстоятельствах, при которых я мог бы отказаться от нее в
