Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
12 июня 1920 года, в день, когда после прорыва фронта Первой Конной армией польские и украинские войска оставили Киев, Ленин предупреждал своих соратников: «Самое опасное в войне, которая начинается при таких условиях, как теперь война с Польшей, самое опасное – это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение на войне, и это самая худшая черта российского характера, которая сказывается в хрупкости и дряблости. Важно не только начать, но нужно выдержать и устоять, а этого наш брат россиянин не умеет. И только длительной выучкой, пролетарской дисциплинированной борьбой против всякого шатания и колебания, только посредством такой выдержки можно довести российские трудящиеся массы, чтобы они от этой скверной привычки могли отделаться».[210] Однако в дальнейшем, под влиянием оптимизма командования Западного фронта и Юго-Западного фронта Ленин санкционировал переход линии Керзона и вторжение в этнографическую Польшу, несмотря на предложение Троцкого, лучше представлявшего себе реальное состояние Красной армии, остановиться на линии Керзона и заключить мир.
Оценивая итоги войны с Польшей, Ленин на X съезде партии в марте 1921 года утверждал: «При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка. <…> эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами. Насколько этот перевес сил зависел от экономических условий, насколько он зависел от того, что война с Польшей пробудила патриотические чувства даже среди мелкобуржуазных элементов, вовсе не пролетарских, вовсе не сочувствующих коммунизму, не поддерживающих диктатуры пролетариата безусловно, а иногда, надо сказать, и вообще не поддерживающих ее, – разбираться в этом было бы слишком сложно. Но факт налицо: в войне с Польшей мы совершили известную ошибку».[211]
В Крыму остатки ВСЮР, переименованные в Русскую армию, возглавил генерал-лейтенант барон П.Н. Врангель, в разгар польского похода Красной армии предпринявший успешное наступление в Северной Таврии. Однако после советско-польского перемирия против него были брошены основные силы Красной армии. Они вытеснили Русскую армию из Северной Таврии, а потом прорвали оборону на Перекопском перешейке. Армия Врангеля эвакуировалась на полуостров Галлиполи у Константинополя. Таким образом, в ноябре 1920 года гражданская война в Европейской России закончилась.
Ленин высоко оценивал роль Троцкого в годы гражданской войны. По словам Горького, Ленин говорил: «Там что-то врут о моих отношениях к нему. Врут много, и кажется, особенно много обо мне и Троцком.
Ударив рукой по столу, он сказал:
– А вот показали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас – все есть! И – чудеса будут!»[212]
В самом конце гражданской войны Ленин пережил личную трагедию. После проведения Международной конференции коммунисток, прошедшей в рамках II Конгресса Коминтерна, Инесса Арманд, по свидетельству Крупской, «еле держалась на ногах». Ведь работать приходилось по 14–16 часов в день. Ильич был очень озабочен состоянием здоровья своей любовницы и в середине августа 1920 года написал ей письмо с предложением отправиться отдохнуть в какой-нибудь санаторий. Он не мог предполагать, что оно окажется последним: «Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли я помочь Вам, устроив в санатории? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь; побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго… Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают) или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной? Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию».[213]
И тут же Ильич расписывает прелести отдыха на российской земле (он только что вернулся из хорошо знакомого Инессе Заболотья под Сергиевым Посадом, где охотился в лесах, прежде принадлежавших Армандам): «Отдыхал я чудесно, загорел, ни строчки не видел, ни одного звонка. Охота раньше была хороша, теперь всё разорили. Везде слышал Вашу фамилию: “Вот при них (Армандах. – Б. С.) был порядок” и т. д.
Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце (боюсь, даже и всесильному ленинскому наместнику Кавказа Орджоникидзе было не совладать с природой, но Ленин, кажется, уже верил, что и ход небесных светил в руках большевиков. – Б. С.), хорошую работу, наверное, устроит. Он там власть. Подумайте об этом».[214]
На свою беду Инесса послушалась совета Ленина и решила вместе с младшим сыном Андреем отдохнуть на Кавказе. Уже 18 августа Ильич написал Орджоникидзе: «т. Серго! Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить её и её сына как следует и проследить исполнение. Без проверки исполнения ни черта ни сделают (своих родных бюрократов вождь знал очень хорошо. – Б. С.). Ответьте мне, пожалуйста, письмом, а если можно, то и телеграммой: “письмо получил, всё сделаю, проверку поставлю правильно”. Очень прошу Вас, в виду опасного положения на Кубани, установить связь с Инессой Арманд, чтобы её и её сына эвакуировали в случае необходимости вовремя на Петровск и Астрахань или устроить (сын болен) в горах около Каспийского побережья и вообще принять все меры».[215]
Ленин также снабдил Инессу рекомендательным письмом, адресованным в управление курортами и санаториями Кавказа: «Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению подательницы, тов. Инессы Фёдоровны Арманд, с больным сыном. Прошу оказать этим, лично мне известным партийным товарищам полное доверие и всяческое содействие».[216] И подписался как председатель Совнаркома. Это письмо вызывает улыбку. Очень уж забавно утверждение, что Ленин будто бы знает сына Инессы как заслуживающего доверия «партийного товарища». Ведь Андрею тогда было тогда всего семнадцать лет, и членом партии он не был. То ли Ильич очень торопился, то ли решил, что кашу маслом не испортишь: пусть считают Андрея партийцем, авось, лучше заботиться будут. И не бросят, если к санаторию вдруг подойдут укрывшиеся в горах отряды белых.
Серго всё исполнил как надо. Обеспечил лучший санаторий в Кисловодске, и добраться туда помог поскорее. В Кисловодске Инесса впервые начала вести дневник, до предела откровенные разговоры с самой собой:
«1/IX 1920 года. Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжёлая, и мне всё кажется, что я здесь превратилась
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
