не выглядел таким бесчувственным гадом, каким Але нравилось его помнить. Самое плохое – он таким и не был никогда. Наверное. Но переживать его исчезновение так было легче и проще. Думать, что Пальмовский – просто отъявленный козел. Поматросил и бросил. Еще и с ребенком…
И плевать, что он об этом ребенке ничего не знал! Захотел бы – узнал бы о чем угодно!!!
– Не нужно… – Эти два слова получились уже совсем неслышными. Аля прошептала их, прикрыв глаза, чувствуя, как утекают последние ее силы…
– Нет уж, извини. Я все же тебе напомню! – Пальмовский набрал в грудь воздуха, готовясь выдать тираду. Даже ноздри дрогнули. Аля не видела его, но прекрасно знала, как Виктор выглядит сейчас: не так уж он и сильно изменился, и из мыслей ее никуда не выветрился. – Ты мне вечером сама сообщила о расставании. Было дело такое?
– Да.
– А причина? Повторить твои же слова?
Вопрос был риторическим. Виктор сказал бы все, независимо от желания Али.
– Ты сообщила, что я тебе надоел. И что это наш последний забег перед финалом.
Она смогла лишь втянуть воздух, с силой стискивая зубы. Нечего было ответить. Совершенно нечего. Виктор практически слово в слово процитировал последние слова Али перед их расставанием.
– Что ты молчишь, Аля? – А Пальмовский терял последние крупицы терпения, кажется. Тон вопросов становился все более требовательным и угрожающим. – Нечего ответить? Или я неправ? Что-то не так понял? Где-то ошибся?
– Да. Я тебя выгнала. Было такое. – Постаралась произнести как можно сдержаннее. Вышло так себе.
– А теперь за что ненавидишь?
Аля отвернулась к окну, бездумно глядя на мир сквозь непролитые еще слезы. Они откуда-то сами взялись и не хотели смаргиваться. Девушка снова и снова жмурила глаза, шмыгала носом, опять жмурилась, но окружающий мир оставался все таким же размытым и странным. Еще и солнце слепило, как назло.
– Аль, ты мне скажи всего один раз. Если повод веский и убедительный, мне его хватит. Я отстану, честное слово. – Пальмовский долго молчал и ждал, не мешал ей собраться с мыслями. Но в конце концов и его терпелка закончилась.
– Я знала, что ты хочешь уйти в тот день. – Наконец-то, получилось собрать мысли в кучу. Придумать нормальный ответ, не звучащий совсем уж по-идиотски.
– Откуда? Я не говорил тебе ничего подобного.
– Для этого не обязательно что-то ртом произносить, Витя. Можно вообще молчать. – Откуда-то появилась уверенность и собранность.
– Ты что-то сама себе сочинила, сама обиделась, выгнала меня сама… А теперь ненавидишь за то, что я послушался тогда? И по этой же причине пряталась столько времени? Поменяла телефон, уехала куда-то, исчезла из всех соцсетей? Родителям запретила давать свои контакты?! А основанием было то, что тебе показалось что-то не так в моем поведении, да?
Это звучало веско, основательно, логично. Ноль эмоций, максимум разума. Пальмовский, кажется, бил ее на всех фронтах. И спорить с ним было бы сложно, наверное…
У Али оставался один-единственный аргумент для этого спора. Он сам по себе в голове возник и сформировался. Один. После которого и говорить-то, в принципе, уже было не о чем.
– Скажи честно. Только не ври, Витя, ни мне, ни себе самому. – Глаза внезапно высохли, теперь их жгло от злости и сознания собственной правоты. Если Аля ошибется – это даже было бы здорово. Она бы пережила свою неправоту и впустую потраченные несколько лет одиночества и обиды. Только знала, что нет ошибки, и быть ее просто не может.
– Да ради Бога. Когда я тебя обманывал, скажи?
– Ты планировал со мной расстаться в тот день?
Теперь пришла очередь Виктора отводить глаза и молчать. Он старался выглядеть бесстрастным и отстраненным. Но Аля не могла не заметить, как дрогнули тонкие ноздри, как сжались челюсти, как резче обозначились морщинки у рта. А раньше их словно и не было…
Какое-то иррациональное желание разгладить их возникло. Девушка уже почти руку протянула к его лицу, но вовремя опомнилась…
– Ну, так что ты молчишь, Пальмовский? Память отшибло? Не можешь восстановить детали? Про то, что я говорила и делала, помнишь, а про себя позабыл все сразу?
Он опять молчал, делая только хуже. Может быть, ему так легче было, а вот Але – нет. Стало невмоготу оставаться с ним в замкнутом пространстве. Воздуха не хватало, свободы, возможности убежать куда-то подальше.
Аля дернула дверь без особой надежды на успех. Конечно же, та оказалась заблокирована.
– Открой.
– Нет.
– Мне нужно идти. Открой. Не имеешь права меня задерживать!
– Сначала договорим, потом пойдешь!
– Ты молчишь, Пальмовский. Очень странный выходит разговор. Бесполезный. Если не выпустишь – я буду кричать!
– Подожди. Я сейчас все объясню…
– А, понятно… Ищешь подходящие слова, да? – Теперь пришло ее время бить по нему едкой иронией и сарказмом. Только вот почему-то от каждого слова больно становилось и ей самой.
– Да. Ищу. Потому что все выглядит оправданием. А я так не хочу.
– Ну, ищи. А мне пора идти за Настей. Ребенок не виноват, что… – Вовремя прикусила язык. Еще не хватало ляпнуть, что нет вины у девочки в том, что ее отец – козел и придурок, который не может даже оправдание себе нормальное сочинить. Какое-нибудь такое, с которым можно жить и даже простить его как-нибудь.
Глава 8
В голове откуда-то всплыл мотив заезженной песенки и никак не хотел устраняться.
«Малолетка, дура-дурой, в голове ни бум бум!»
К сожалению, этой малолеткой была не Аля, а сам Виктор. Просто он не знал других мелодий и текстов, которые могли бы хорошо описать его состояние в тот момент.
Он смотрел на девушку, все более настойчиво дергающую за дверь. Прекрасно знающую, что ручка не поддастся, никто ее не выпустит на волю без разрешения Виктора, но все равно упорно рвущуюся наружу…
Она каждым жестом, каждым движением, даже нечаянным, показывала, что не хочет быть с ним рядом. Отчаянно рвалась подальше, словно пташка из силков.
Одна проблема: он не готов был ее отпускать. Ни сейчас, когда Аля была на грани истерики после странного и почти откровенного разговора, ни потом, когда она успокоится.
– Ты собралась за дочерью ехать в таком состоянии, Аль? – Решил на время съехать с темы. Были и другие вещи для обсуждения, не менее важные. А оправдываться нужно будет потом,
