русской цивилизации XX–XXI веков, и украинская трагедия является одним из его проявлений.
Русская цивилизация находится на самой низкой точке своего исторического цикла за последние 300 лет. В геополитическом плане это выразилось в сжатии России до границ великорусского ядра, западническом дрейфе славян, включая историческую Западную Русь.
Циклы расширений и сжатий, экспансий и распадов характерны для многих цивилизаций. Выход России на новый цикл развития сможет вновь запустить центростремительные тенденции как в Белоруссии и на Украине, так и в других славянских странах. Впрочем, сможет ли русская цивилизация выйти на новый исторический подъём, покажет только время.
ГЛАВА 3. БЕЛОРУССКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И ОБЩЕРУССКАЯ ИДЕЯ
Современная белорусская идентичность существует в координатах цивилизационного выбора между Россией и Западом, где оба эти начала представляются во многом несовместимыми, и выбор в пользу одного означает фактический разрыв с другим. Подобная структура идентичности закономерно порождает раскол общества на группы с разнонаправленными геополитическими и идеологическими установками.
В отличие от Украины, идентичность которой сформирована в тех же координатах, в Белоруссии этот раскол носит пока латентный и скрытый характер и успешно блокируется властями, которые, со своей стороны, предпринимают попытки выработки некой примиряющей, компромиссной идеологии, способной консолидировать белорусское большинство. Отсюда — концепция «многовекторной политики» и идеологема «Беларусь — центр Европы», то есть место пересечения и «синтеза» цивилизационных традиций Запада и Востока, а также потенциальный узел «интеграции интеграций»: некоего сопряжения интеграционных проектов в Европе и на постсоветском пространстве.
Эти усилия государственной идеологической машины, однако, пока не смогли устранить мировоззренческий раскол внутри белорусского общества, лишь придав ему скрытый и неявный характер.
Поэтому отложенная угроза политической дестабилизации в Белоруссии существует, и один из ее ключевых факторов — позиционирование страны в координатах «между Западом и Востоком», основанное на представлениях о Европе и России как неких противоположных цивилизационных сущностях.
В белорусском идейно-символическом пространстве конкурируют два антагонистичных варианта «белорусской идеи». Первый, условно «русский», рассматривает Белоруссию как часть «русской цивилизации», «русского мира». Сами белорусы при этом могут рассматриваться либо как часть «триединого русского народа», либо как один из трех «братских восточнославянских народов».
Второй, условно «западнический», рассматривает белорусов как часть «европейской цивилизации», противопоставляя их России и русским как носителям более «варварского», «азиатского» начала.
Естественно, это предельно упрощенная схема, и каждый из этих вариантов имеет массу разновидностей, но в общем и целом идеологическое противостояние в Белоруссии может быть сведено к этим двум альтернативам.
Нетрудно заметить, что это внутрибелорусское противостояние во многом аналогично противостоянию условных «патриотов/сторонников особого пути» и «западников» в России. Россия как особая цивилизация или Россия как периферийная часть западного мира? Что такое Россия, Европа и как они соотносятся? Очевидно, отношения России и Белоруссии должны рассматриваться в контексте этого спора, в центре которого лежит понятие цивилизации.
Белорусская идентичность: между русофильством и западничеством
Белоруссия наравне с Украиной могут рассматриваться как своеобразные части русского мира («Западная Русь»), где кризис Русской цивилизации обрел специфическое региональное измерение.
Эта специфика заключается в том, что русское западничество обрело здесь форму национализма, направленного на сепарацию от России. Русское западничество как деструктивное и самоедское по своей сути формирует в русской культуре комплекс самоненавистничества, основанный на представлениях о России как о «варварской», «испорченной» части европейской цивилизации.
В этом контексте на западнорусских (белорусско-украинских) землях вполне закономерно возникает идея альтернативной, «европейской» Руси, которая в XIX веке отливается в форму белорусского и украинского национализма.
Связано это со своеобразием истории Западной Руси, долгое время развивавшейся в рамках Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, где происходили интенсивные процессы вестернизации. В конечном счете, этот опыт вестернизации оказался неудачным, обернувшись польской ассимиляцией элит и упадком западнорусской культуры. Тем не менее, миф о «европейской Руси» литовско-польского периода в противовес «татаро-монгольской Москве» начинает свое противостояние общерусскому проекту консолидации исторической Руси вокруг Великороссии.
Этот миф развивается в двух вариантах: «украинском», основанном на мифологии «казацкого государства», и «белорусском», в основу которого легло представление о Литовском княжестве как белорусском государстве.
Повторим, белорусский и украинский национализм явились реакцией на самоедское западничество, развившееся в культуре вестернизированной послепетровской России. Это был проект утверждения собственной принадлежности Европе через бегство от «варварской Москвы».
Безусловно, свою роль в развитии белорусского и украинского национализма сыграли и внешние факторы, такие, как заинтересованность геополитических конкурентов России в ее ослаблении через дробление восточнославянского ядра на конкурентные и враждующие группы. Однако реализация этого была бы невозможна без глубинной внутренней слабости «русского мира», связанной с комплексом неполноценности перед «цивилизованной Европой».
Показательны в этом плане попытки раскрутить миф о Новгородской республике как европейской альтернативе «азиатской Москве» уже внутри современной РФ. Однако в силу намного более давней и прочей интегрированности Новгородской земли в Московское государство, а также отсутствия здесь длительных иностранных влияний (каким было для Белоруссии польское), эти попытки, думается, обречены на маргинальность.
Что касается Белоруссии и Украины, то здесь драматическое противоборство западничества и русофильства продолжается.
С одной стороны, цивилизационная гравитация России оказалась достаточно мощной, чтобы поддерживать здесь существование сил, ориентированных на общерусский проект. В то же время, внутренние слабости русской цивилизации и перманентное «возмущающее» воздействие со стороны Европы препятствуют реализации этого проекта.
После 1917 года белорусские и украинские националисты добились создания в Белоруссии и на Украине автономных национальных образований, которые, однако, продолжали существовать в общем с Россией государстве, при этом реальная вовлеченность населения в общерусское культурное пространство объективно возрастала благодаря процессам урбанизации и индустриализации.
Крах коммунизма и распад СССР знаменовали собой очередной кризис русской цивилизации, при этом триумф «западных ценностей», формирование и расширение на восток ЕС работали на рост западнических настроений в ставших независимыми Белоруссии и Украине. Вместе с тем, ситуация в Белоруссии и на Украине развивалась принципиально по-разному.
На Украине, где удалось создать плацдарм украинского национализма в западных регионах, происходила драматическая экспансия националистических настроений и западнических устремлений в центральные и юго-восточные регионы. Результатом этого стала нарастающая поляризация и фрагментация общества, вылившаяся в вооруженное противостояние в 2014 году.
В Белоруссии, где прозападный национализм так и не создал своего «региона базирования», оставшись течением, ограниченным преимущественно гуманитарной интеллигенцией, ориентация на сохранение тесных политических и экономических связей с Россией стала основой государственной политики.
В то же время, сеть неправительственных прозападных организаций и СМИ, работающих на идеологическом рынке Белоруссии, а также сильные позиции, которые сохраняются у националистической интеллигенции в сфере культуры и образования, работают в сторону трансформации белорусской идентичности (в первую очередь, у молодого поколения) в сторону западнического национализма.
Пока
