– Может, тебе не нравится, что мы с твоим отцом постоянно о музыке разговариваем?
– Нет, тут я тоже не против.
В уголках глаз у нее появились предательские слезинки, и она сердито смахнула их рукой.
– Ну что? Что такое? – спросил я уже нежнее. Мия вообще не была склонна плакать крокодиловыми слезами, да и вообще плакать.
Она покачала головой, крепко сжав губы.
– Скажи, а? Вряд ли это хуже, чем то, что я себе вообразил – что ты считаешь нас говном и стыдишься?
Она снова покачала головой.
– Ты знаешь, что это не так. Просто… – Мия смолкла, словно принимая серьезное решение. Потом вздохнула. – Ваша группа. Когда вы вместе, мне и так приходится делить тебя с ними. Я не хочу добавлять в эту кучу еще и своих родственников, – потом она не сдержалась и все же заплакала.
Все мое раздражение ушло.
– Вот дурашка, – заворковал я, целуя ее в лоб. – Ни с кем ты меня не делишь. Я весь принадлежу только тебе.
Мия уступила. Они приехали на фестиваль всей семьей. Выходные удались, собралось двадцать групп с Северо-Запада, а на небе ни облачка. Само мероприятие почило в бозе, но из него родился диск с живой записью и несколько других фестивалей, которые продолжают существовать и по сей день.
Тэдди настоял на том, что ему нужны глушители, так что Кэт целый час, ворча, рылась в коробках в подвале, пока не отыскала.
Мия в целом любила тусить за кулисами, но когда выступала «Падающая звезда», она оказалась в фан-зоне, и они с Тэдди протанцевали мош[33]все это время.
23
Сначала ты меня изучаешь,
Потом разрезаешь,
Потом отвергаешь,
А я после этих мучений
Жду воскрешения.
«Вдохни жизнь»
«Косвенный ущерб», трек № 1
Когда наш самолет садится в Лондоне, дождь льет, как из ведра, так что мы оба все равно что оказались на родине. Времени пять часов. На следующий день нам выступать, и начнется обратный отсчет до полной свободы. Мы с Мией разработали план на ближайшие три месяца наших турне, сопоставили паузы, в которых мы сможем пересечься, съездить друг к другу, увидеться. Вряд ли это будет прямо восхитительно, но по сравнению с предыдущими тремя годами все равно рай.
В отель мы заселяемся уже после восьми. Я попросил Алдуса на этот раз забронировать мне номер там же, где и остальным, и не только на этот фестиваль, но и вообще до конца турне. Не знаю, как они отреагируют на то, что я решил уйти из «Падающей звезды», но если я буду ночевать в трех километрах, напряжение не уменьшится. О Мие я еще никому не рассказывал, даже Алдусу, и каким-то чудесным образом ее имя еще не попало в таблоиды. Кажется, вообще никто не знает, что прошлую неделю я провел с ней в Азии. Все чересчур увлеклись новой пассией Брен – каким-то актером из Австралии.
На стойке регистрации меня ждет записка, сообщающая, что вся группа на закрытом ужине в атриуме, и они приглашают меня присоединиться. У меня такое ощущение, что это приглашение на казнь, и после пятнадцатичасового перелета из Сеула больше всего на свете мне хочется принять душ, а с ними я бы встретился завтра. Но Мия кладет мне руку на пояс.
– Нет, ты должен пойти.
– Ты со мной? – Мне неловко ее просить, Мия только что отыграла три совершенно потрясающих концерта в Японии и Корее, где ее приняли просто на ура, перелетела через пол земного шара, а теперь я приглашаю ее принять участие в своей психодраме. Но если она пойдет со мной, я вынесу.
– Ты уверен? – спрашивает она. – Я не хотела бы мешать.
– Поверь мне, если там кто-то кому-то помешает, так это только я.
Портье хватает наши чемоданы и несет в номер, а консьерж ведет нас через фойе. Отель находится в старом дворце, хотя сегодня его захватили рокеры, и со мной здоровается несколько различных музыкантов, но я настолько разнервничался, что не могу им ответить. Нас приводят в атриум с приглушенным освещением. Вся группа в сборе, накрыт фуршет с традиционным английским жарким.
Первой в нашу сторону поворачивается Лиз. У нас с ней после предыдущего турне отношения изменились, но как описать этот ее взгляд, я даже и не знаю: словно я самое большое в ее жизни разочарование, но она все равно старается быть выше этого, забить, вести себя как ни в чем не бывало, как будто я просто очередной фанат, приспешник, один из многих, кому от нее нужно нечто такое, что она не обязана давать.
– Адам, – говорит Лиз, вежливо кивнув.
– Лиз, – осторожно отвечаю я.
– Привет, засранец! Хорошо, что пришел! – в безудержном выкрике Фитци слышится и сарказм, и приветствие, словно он сам не знает, что выбрать.
Майк молчит. Делает вид, будто меня не существует.
А потом из-за моей спины выходит Мия, легко коснувшись меня плечом.
– Привет, ребята, – говорит она.
Лиз в первую секунду как будто ничего не понимает, будто не знает, кто это такая. Потом у нее на лице появляется страх, словно она увидела привидение. А потом у моей сильной, грубоватой и непробиваемой ударницы начинает дрожать нижняя губа, а вслед за этим искажается и все лицо.
– Мия? – говорит она срывающимся голосом. – Мия? – уже громче повторяет Лиз. – Мия! – восклицает она, по ее лицу текут слезы, и она бросается обнимать мою подругу.
Затем разжимает объятия, но продолжает удерживать на расстоянии вытянутых рук, смотрит на меня, потом снова на нее.
– Мия? – кричит Лиз, и спрашивая, и сама же отвечая на свой вопрос. Затем она снова поворачивается ко мне. И я понимаю, что я если не прощен, то хотя бы понят.
Дождь не прекращается весь следующий день. Все шутят: «Прекрасное английское лето». Я в последнее время на таких крупных фестивалях прятался, но сейчас, поняв, что он для меня как для участника, возможно, в ближайшее время последний, я выбираюсь на территорию, слушаю других музыкантов, выступающих на боковых сценах, общаюсь со старыми друзьями и знакомыми, даже с парочкой рок-журналистов. О распаде группы я ничего не говорю. Со временем об этом узнают, но пусть сами решают, как подать эти новости. Хотя я говорю пару слов о своем расставании с Брен, все равно это уже во всех таблоидах. Когда спрашивают про мою новую таинственную девушку, я отвечаю «без комментариев». Впрочем, я знаю, что довольно скоро информация просочится, и хотя я и хочу уберечь Мию от всего этого цирка, лично меня не беспокоит то, что весь мир об этом узнает.
Приближается девять вечера – наше время. Дождь уже превратился в мягкий туман, который как будто бы танцует с поздними летними сумерками. Толпа с этой слякотью давно смирилась. Везде грязища, и люди прямо катаются в ней, как на каком-нибудь Вудстоке.
