Есть так много вещей, которых я не понимаю, Внутри меня есть мир, который я не могу объяснить. … Пожалуйста, скажи мне, кто я.
Рождественские огни на Трокадеро: они хотели просаботировать рождение Христа. Мы должны снова обрести литургическое видение мира.
4
Октав получает сообщение от Лены Дойчевой-Паранго, своей русской дочери, живущей на берегу Байкала. «Папа, ты станешь дедушкой». Господи, боже ты мой! Услышь я, что Игги Поп бросил наркотики и перешел на тофу, изумился бы меньше. Кстати, он так и поступил. Благодаря тофу Игги пережил своих дружков Дэвида (Боуи)[371] и Лу (Рида)[372].
Октав пишет Лене:
— Если моя дочь производит на свет детей одновременно со мной, куда катится эта семья?
Если принадлежишь Старому миру и ни черта не понимаешь в Новом, остается перепрыгнуть через него… в следующий.
Очередное поколение сильнее моего. Наши дети — самое опекаемое, самое лелеемое, самое защищенное и самое близкое с родителями поколение из всех существовавших. Они не знали не только войны, но и пансионов. Они дружат с «предками». В 90-х отцы и матери были открытыми, понимающими и внимательными к своим детям в течение всей своей жизни. Раньше такого не случалось. И вот продукт: Эмманюэль Макрон. Молодые с непобедимой улыбкой. Милота человеческая пришла на смену цинизму. Быть любезным, нежным и мирным человеком стало верхом могущества. Наши дети смотрят на нас с сочувствием и доброжелательностью, что почти невозможно вынести. Макрон — дорожный каток — чудовищно нежный и мило равнодушный. Я не понимаю, почему он не ухватился за протянутый мною шест. Печаль французов можно легко разогнать — достаточно легализовать травку, и вокруг зазвучит мирный веселый смех. Сделаем это — наполним государственную казну с помощью Смеха, а не Дубины.
Идола Октава зовут Рудольф Шварцкоглер. Этот венский фотограф-акционист кастрировал себя (отчекрыжил пенис секатором) и выбросил из окна пятого этажа. Смерть в двадцать восемь лет — образец артистической целостности.
Худшее ругательство?
— Ах ты чертова инстаграмщица!
У моего ребенка будет ребенок.
Я написал эту фразу, и буквы затанцевали в воздухе, как серебристые, надутые гелием шары.
5
— Отвезите нас в Отель де Берри, к мадам Эльзе Скиапарелли, изобретательнице сумок в форме телефона и шляп в форме башмаков.
Таксист не посадил нас — расстояние показалось ему слишком коротким… Я не мог явиться в Travellers в подобном виде… И мы пошли пешком по авеню Петра I Сербского… Портье в Отеле де Берри — старинном особняке, принадлежавшем Скиап, подруге Дали и Кокто — всегда находил для меня свободный номер… Здешний дикий сад напоминал джунгли, пережившие ядерную зиму… Он находился на улице Валь д’Изер, там, где актер Робер Дальбан[373] ел фондю, напротив City Rock Café Ринго Вилли Кэта[374], где когда-то мы поедали банановый сплит (типичный американской десерт из мороженого) в розовом кадиллаке Элвиса…[375] Господи, ну почему я погряз в прошлом? Начать, что ли, носить монокль, карманные часы, усы и котелок?
Я шагал по тротуару и бормотал имена ушедших.
— Идею слишком широкого пиджака я позаимствовал у Kid Creole and the Coconuts…[376] Лучшее — не Annie I’m Not Your Daddy[377], которую без конца крутят по радио, Гай Куэвас[378] всегда предпочитал Stool Pigeon…[379] Посмотри направо, вон туда… Ив Муруси[380] бывал в «Эспас Карден», когда этот ресторан принадлежал Жаку Коллару[381], а потом возвращался в свой бар, le Look, на улице Сент-Оноре, 49… Мы танцевали Rock Lobster американской группы The B-52’s с Луиджи д’Урсо[382] и Эммануэлем де Брантом[383], двигая руками, как гигантский омар клешнями… То было время, когда Париж открывал для себя мескаль («старшего брата» текилы) в Café Pacifico (вентиляторы на потолке были в точности такие, как в фильме «Под вулканом»)… А здесь прятался Даниэль Филипаччи[384]. Le Relais Boccador с его восемью столиками, лучшее вителло тоннато[385] в Париже… Смотрела «Пакостник в подвязках» Виржини Тевене? Они все снялись в этом фильме: Франсуа-Мари Банье, Кристиан Лубутен, Ева Йонеско… Венсан Даре, Мод Молиньё, Франсуа Бодо… Смотри, это ресторан Doobie’s… фамилия патрона была Нарбе, потрясающе остроумный тип… Напротив, в тупике, перпендикулярном улице Робера Эстьена, находилось бюро Франсуа Трюффо…[386] справа — ночной клуб Milliardaire, а на улице богослова и моралиста Пьера Шаррона — бар с хостессами. Именно там я познакомил Жана д’Ормессона с Аленом Роб-Грийе…[387] Тебе известно, что здесь, на улице Кентен-Бошар, жил у своей сестры Реймон Руссель?[388]Это было в 1928 году, перед тем как он лег в клинику лечиться от опиумной зависимости.
