Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Напрашивается мысль о конечном единстве Эроса и инстинкта смерти или о подчиненности первого второму. Культурная задача либидо (задача жизни?) — а именно, «обезвредить это разрушительное влечение» — сводится этим на нет: инстинктивное стремление к окончательной и целостной реализации регрессирует от принципа удовольствия к принципу нирваны.
Признание и санкционирование этой крайней опасности проявляется в том, что цивилизация платит дань восхищения слиянию инстинкта смерти и Эроса в высоко сублимированных и моногамных созданиях Liebestod, в то же время изгоняя менее совершенные, но более реалистичные выражения Эроса как самоцели.
* * *
В отличие от Эроса инстинкт смерти вследствие своей глубинности защищен от такой систематической и методической общественной организации. Контролю доступны лишь некоторые проявления его производных. Под табу на перверсии он подпадает как компонент садомазохистского удовлетворения. Тем не менее общий прогресс цивилизации возможен только благодаря преобразованию и использованию инстинкта смерти. Переключение первичной разрушительности с «Я» на внешний мир питает технологический прогресс цивилизации, а энергия инстинкта смерти формирует «Сверх-Я», которое осуществляет принудительное подчинение «Я» удовольствия принципу реальности, и тем самым ставится на службу цивилизованной морали и Эросу: энергией агрессивных инстинктов питается непрерывное изменение, овладение и эксплуатация природы для пользы человечества.
Изменяя, разрушая, разбивая, распыляя вещи и животных (а периодически и людей), человек расширяет свое господство над миром и продвигается по ступеням цивилизации ко все большему богатству. Но везде цивилизация оставляет печать инстинкта смерти: «Кажется, мы почти вынуждены принять ту ужасную гипотезу, что в самой структуре и веществе всех человеческих конструктивных социальных усилий содержится принцип смерти, который не может не подтачивать само стремление к прогрессу; и что разум бессилен найти надежную защиту от сокрушительного варварства».
Время от времени социально регулируемая деструктивность обнаруживает свое происхождение в движениях, чуждых всякой полезности. Смертельный партнер Эроса, которого пытаются скрыть за разнообразными рациональными и рационализированными мотивами войны против врагов наций и групп, мотивами разрушительного завоевания времени, пространства и человека, становится очевидным в постоянстве, с которым одобряются всегда готовые явиться жертвы.
«В строении личности инстинкт разрушения наиболее отчетливо проявляет себя через формирование „Сверх-Я“». Разумеется, преграждая путь «нереалистическим» позывам «Оно» и участвуя в продолжительном завоевании Эдипова комплекса, «Сверх-Я» создает и защищает единство «Я», обеспечивает его развитие под руководством принципа реальности и, таким образом, служит Эросу.
Однако «Сверх-Я» достигает этих целей, направляя «Я» против своего «Оно», т. е. направляя часть влечения к разрушению против части личности, и тем самым разрушает, «раскалывает» единство личности как целое и служит антагонисту инстинкта жизни. Поскольку же источником морального ядра личности является направленная вовнутрь деструктивность, сознание — эта самая лелеемая моральная инстанция индивида — предстает пронизанной инстинктом смерти. Навязываемый «Сверх-Я» категорический императив, хотя и конструирует социальное существование личности, остается императивом самодеструкции.
Теперь вытеснению подлежат как инстинкт смерти, так и инстинкт жизни. «Сверх-Я» своей непреклонной суровостью постоянно угрожает равновесию этого союза. «…Чем больше человек ограничивает свою агрессию вовне, тем строже, т. е. агрессивнее он становится в своем „Идеале Я“… тем больше возрастает склонность его идеала к агрессии против его Я».
В доведенном до крайности меланхолией «Сверх-Я» может взять верх «чистая культура инстинкта смерти». «Сверх-Я» может стать «местом скопления инстинктов смерти». Но эта крайняя опасность коренится в нормальной ситуации «Я». Поскольку работа «Я» приводит к… освобождению агрессивных первичных позывов в «Сверх-Я», то своей борьбой против либидо оно подвергает себя опасности стать жертвой жестокости и смерти. Если «Я» страдает от агрессии «Сверх-Я» или даже погибает, то его судьба подобна судьбе одноклеточных, погибающих от продуктов разложения, которые они сами создали.
К этому Фрейд добавляет следующее: «Действующая в „Сверх-Я“ мораль кажется нам в экономическом смысле таким продуктом разложения». Именно в этом контексте метапсихология Фрейда встречается лицом к лицу с гибельной диалектикой цивилизации, ибо сам прогресс цивилизации ведет к высвобождению нарастающих разрушительных сил. Для того чтобы прояснить связь между индивидуальной психологией Фрейда и теорией цивилизации, необходимо продолжить интерпретацию динамики инстинктов на другом — филогенетическом уровне.
* * *
Поиск источника репрессии приводит нас к вытеснению влечений в раннем детстве. Становится очевидно, что «Сверх-Я» является наследником Эдипова комплекса, а репрессивная организация сексуальности направлена главным образом против ее прегенитальных и перверсных проявлений. Более того, поскольку «травма рождения» высвобождает первые выражения инстинкта смерти — стремление возвратиться в нирвану матки, — становится необходимым последующий контроль этого влечения.
Именно в ребенке принцип реальности производит свою основную работу, да с такой тщательностью и суровостью, что поведение взрослого индивида кажется не более чем повторением детских переживаний и реакций. Но детский опыт, травмированный воздействием реальности, носит доиндивидуальный, родовой характер: длительная зависимость ребенка, Эдипова ситуация и прегенитальная сексуальность с индивидуальными вариациями принадлежат к роду человека. У личности же, страдающей нервными расстройствами, неумеренная суровость «Сверх-Я», бессознательное чувство вины и бессознательная потребность наказания, по-видимому, несоизмеримы с действительно «греховными» побуждениями индивида.
Закрепление и усиление чувства вины на протяжении зрелости и чрезмерно репрессивную организацию сексуальности нельзя удовлетворительно объяснить, исходя из еще острой опасности индивидуальных побуждений. Равно и «пережитое самим индивидом» не может дать достаточного объяснения индивидуальным реакциям на ранние травмы. Они отклоняются от индивидуального опыта «способом, гораздо лучше отвечающим прообразу некоего филогенетического события и сплошь да рядом допускающим объяснение лишь через влияние такого события».
Следовательно, анализ психической структуры личности необходимо продолжить за раннее детство и вернуться от предыстории индивида к предыстории рода. Согласно Отто Ранку, в личности действует «биологическое чувство вины», которое отвечает потребностям вида. Моральный принцип, «который ребенок усваивает от людей, ответственных за его воспитание на протяжении первых лет его жизни», отражает «определенные филогенетические отзвуки первобытного человека». Развитие цивилизации все еще определяется ее архаическим наследием, и это наследие, как утверждает Фрейд, «охватывает не только предрасположенности, но также и содержания, следы памяти о переживаниях прежних поколений».
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
