Книга Роза в пустыне - Елена Левашова

Диана

Величайшие мыслители древности Платон и Аристотель считали жадность худшим пороком. Позволю не согласиться с ними — мое маниакальное стремление завладеть деньгами Багрова имеет исключительно благородное происхождение. Я расхаживаю по его кабинету, как сытая тигрица — бесшумно, деловито, даже элегантно, скрывая внутренний пожар маской безразличия. Сверлю взглядом затянутую в модный твидовый пиджак спину Тимура (когда бы я еще заметила, во что он одет?), считая секунды до окончания этого кошмара. Наконец, юрист, похожий на нахохлившегося воробья, виртуозно нажимает кнопку мыши, приказывая принтеру явить миру свои черные мысли на бумаге. Ну ладно, не черные мысли, а, всего лишь, брачный договор.

— Все готово, моя будущая королева! Читать будешь? — мурлычет Тимур.

— Н-нет…

— Как? — вздрагивает «воробей».

— Тимур, надеюсь, в договоре не написано, что я должна рожать детей каждый год или отдавать тебе все свои деньги? — вскидываю бровь и складываю руки на груди.

— Конечно, нет, Ди. Этот стандартный договор.

— Укажите, что я не претендую на его имущество, деньги, машины, предприятия… Мне ничего не нужно. — Перевожу взгляд на юриста, небрежно загибая пальчики. — Покажи мне счет на оплату лечения, Тимур.

— Поехали в больницу, Ди. Вручишь сама этому… Невзорову полный пакет документов. — С нотой обиды в голосе протягивает Тимур. Он думает, я стану пресмыкаться перед ним? Лизать его ботинки, целовать следы или боготворить его? Да я… Да мне… Черт! Я отдала свободу. С жадным любопытством и детской непосредственностью я заглядываю в головы других людей, изучаю их поведение, роюсь в мотивах их поступков, как в мусорных баках. Но себя я не знаю. Смотрюсь в зеркало, с содроганием ожидая, что эта особа выкинет на этот раз? Никогда не думала, что смогу отказаться от любви. Еще год назад я бы остервенело добивалась мужского внимания, строила козни и играла людскими судьбами, как жонглер шариками. А сейчас… я готова стать чертовым шариком и отдаться в руки всемогущему жонглеру. Лишь бы он жил — человек, дороже которого нет никого в жизни. Тряпка, скажете вы?

— Я надеюсь, ты не забудешь сообщить Невзорову о свадьбе? — мои размышления прерывает вопрос Тимура. За окном проносятся суетливые картинки вечернего города. Нехотя отвлекаюсь от «завораживающего» пейзажа и перевожу глаза на Тимура — в его возбужденно-блестящем взгляде плещется страх. Его чистый, неразбавленный концентрат. Он правда боится, что я откажусь? Кину его?

— Тимур, я человек слова. Если подписала эти чертовы документы, значит, не подведу.

— Мы пойдем вместе, Ди. Мало ли что ты выкинешь.

— Пожалуйста, дай мне попрощаться с ним. Я стану твоей женой… Пожалуйста, Тимур.

Жалко, как же жалко звучит мой голос! Мышиный писк, и тот звучит увереннее.

— Хорошо. — Кивает Багров, тягостно вздыхая. — Даю тебе десять минут.

Тимур звонит нужному человеку, и меня беспрепятственно пропускают в отделение. Проворная медсестричка услужливо протягивает мне халат и провожает в палату. Макс спит. Затаив дыхание, сажусь на краешек скрипучей койки и смотрю на него: полные губы, круги под глазами, заострившиеся черты… Опускаю голову на грудь с выпуклыми мышцами, слушая биение молодого сердца. Оно не должно останавливаться — только не сейчас. От моих сдавленных всхлипываний Максим просыпается. Вздрагивает и, устало разлепив глаза, глубоко вздыхает.

— Ты пришла, Ди. — Шепчет Макс, поглаживая мои дрожащие плечи горячими ладонями. — Прости меня. Прости за… вранье.

— А я не поверила, Макс. Ни одному слову. — Улыбаюсь через силу, утирая ладонью слезы. Непослушные, они все катятся и катятся по лицу…

— Надо же. Почему?

— Макс… Помнишь, ты спросил меня, о чем я мечтаю? Мы тогда гуляли по Смоленскому парку, ты рассказывал о звездах. — Всхлипываю, уткнувшись в его грудь. — Я ведь мечтала об одном — чтобы в моем сердце выросла хоть какая-нибудь колючка или… что там растет в пустыне? А у меня в сердце расцвела роза. Целый розовый сад. И это все ты… Из-за тебя. Ты просто не мог.

— Не плачь, фея Динь-Динь. — Облизав пересохшие губы, произносит Макс. — Все будет хорошо.

— Обязательно будет. Отец помог получить квоту на операцию в Израиле. Я привезла документы. Тебя вылечат, слышишь?

Макс меняется в лице, очевидно, почувствовав сквозящую в моих словах ложь.

— Не нужно было, Диана.

— Нужно. Потому что… я люблю тебя. Люблю, Макс. Можешь прогонять меня или презирать, но ты — самое дорогое, что у меня есть.

— Я тоже тебя…

— Нет! — вскрикиваю, как безумная. — Молчи. Ты скажешь мне об этом, когда вернешься из клиники — целый и невредимый.

Я нарушаю данное себе обещание — прижимаюсь к горячей мужской груди и целую Макса в губы — теплые, нежные, податливые. Падаю в пропасть безумия и слабости, не в силах отказать себе в последнем поцелуе. Глажу его щетинистые скулы, зарываюсь пальцами в волнистые волосы, впиваюсь в него, как клещ, каждым прикосновением прощаясь… Стону от бессилия, жадно втягивая ноздрями запах его волос, и плачу, плачу… Макс отстраняется первым. Гладит меня по голове и тягостно дышит. Утирает слезы с моих щек и повторяет:

— Все будет хорошо, Ди. Все будет хорошо…

Смотрю на свое отражение в темном окне — заплаканную, но счастливую девушку. Счастье ведь тоже не всегда бывает сладким… Выстраданным — да, легким — едва ли.

— Диане пора. — Звучит за спиной голос Тимура. Он все-таки пошел за мной! Испугался, что я убегу или проболтаюсь Максу. Глупый… Неужели, он любит меня? Иначе, что в его глазах? Волнение, беспомощность, страх. Почему жизнь такая несправедливая, Господи?

— Конечно. — Отстраняется Макс. Кажется, у него даже руки становятся холоднее, а уж взгляд… Надо быть глупцом, чтобы не понять, что происходит. — Спасибо, Диана.

— С вами все будет хорошо. Желаю здоровья. — Бросает через спину Тимур и уводит меня, крепко сжимая пальчики вспотевшей ладонью. Мы возвращаемся к машине в полном молчании.