— Мне понадобятся несколько мисочек с теплой водой, — обратилась Мариетта к экономке. — Больше ничего не надо.
Едва экономка чуть ли не бегом удалилась выполнять приказание, Мариетта подошла к постели и с величайшей осторожностью, словно малого ребенка, приподняла больную и поднесла к ее губам приготовленное лекарство. Элиза лихорадочно воспротивилась, пыталась отвернуться. Взгляд ее был бессмысленным, она явно не узнавала Мариетту.
Мариетта прижала голову Элизы к своей груди и почти насильно заставила выпить необходимое количество микстуры. Вскоре появилась экономка с водой; Мариетта кивком дала ей понять, что она может уйти, и женщина поспешила прочь. Она считала, что лишь молитва может избавить от лихорадки, и решила немедленно помолиться — не за свою госпожу, а за себя самое. Она вовсе не желала последовать за Соланж Агуль, которая умерла пару недель назад от такой же болезни, какая поразила мадам Сент-Бев.
Мариетта обтерла смоченной в воде губкой горящее в лихорадке тело Элизы и дала ей лекарство. Час проходил за часом, а Элиза по-прежнему не узнавала ее. Она даже не понимала, что находится в Лансере и лежит в собственной постели.
— Королева! — вскрикивала она снова и снова, сбрасывая простыни с охваченного жаром тела. — Королева хочет меня видеть! Я должна быть в приемной для дам! Я должна пойти туда немедленно! Сию минуту! Королева ждет!
С неистощимым терпением Мариетта продолжала обтирать ее теплой водой, прижимать бутылочку с лекарством к ее губам, ожидая хоть малейшего признака, что лихорадка отступает. Но этого не происходило.
На рассвете Элизе стало еще хуже. Она рвала на себе ночную рубашку, дергала себя за волосы, за волнистые локоны, обычно отливающие золотом в красиво уложенной прическе, а теперь взмокшие от пота и растрепанные.
Настало утро, а Мариетта все еще не спала. Элиза по-прежнему бредила Версалем. Что-то бессвязно говорила о своем успехе при дворе, о своих каретах, о своих драгоценностях. И ни разу в бреду не упомянула имени Леона.
Солнце встало. Мариетта чувствовала себя совершенно измученной, голова у нее кружилась. Очень хотелось уснуть, отдохнуть, но она не могла себе этого позволить, в то время как Элиза находилась между жизнью и смертью. Через закрытую дверь экономка сообщила ей, что аббат ждет известий внизу в прихожей и что приехал герцог де Мальбре. От Леона никаких известий не было. Все ли он еще в Монпелье? Или уже в Шатонне? Или… тут у Мариетты замерло сердце… или он погиб? Убит, защищая ее от неведомого зла?
— Морис! Кузен Морис!
Мариетта вздрогнула. Кто такой Морис? Она отерла пот со лба Элизы губкой, смоченной в настое ромашки.
— Кузен Морис поговорит обо мне при дворе! Он возьмет меня туда с собой! К королеве! О, где же Морис?
В неистовом отчаянии Элиза зарылась головой в подушки, и Мариетта еле заметно вздохнула с облегчением. Слава Богу, Элиза уже не воображает, что находится в Версале. Она сообразила, что только собирается поехать туда. А Морис — это и есть тот гость, который прибыл в Монпелье.
Она взяла Элизу за руку.
— Здесь герцог, — сказала она. — Он очень беспокоится о вашем здоровье, Элиза.
Больная перестала метаться на постели и уставилась на дверь.
— Леон! Где Леон? Он здесь? — крикнула она.
— Нет, но он скоро будет. Он приедет, Элиза.
Казалось, что самый звук его имени вызвал новый, очень сильный приступ лихорадки.
— Леон! Леон! — кричала Элиза, не в силах вынести мысль о своем браке с этим своевольным, устрашающим созданием, Львом Лангедока.
Мариетта дрожащей рукой потянулась за лекарством. Если Элиза так отчаянно любит Леона, как же она может сообщить ей, что Леон больше не собирается на ней жениться, в то время как она настолько больна и слаба?
— Выпейте это, — предложила она не без опасения, но вопреки этому опасению.
Лекарство было выпито спокойно, без протеста.
Элиза откинулась на подушки; лицо у нее было бледное, под глазами обозначились темные круги. Руки, которые всю ночь теребили и дергали простыни, теперь лежали спокойно.
Мариетта встала и открыла дверь. Внизу, в прихожей, стоял Анри, лицо у него было мрачное и обеспокоенное. Рядом с ним стояла экономка, которая, видимо, очень нервничала.
— Принесите, пожалуйста, теплое молоко и мед, — попросила Мариетта. — Лихорадка прекратилась.
Герцог де Мальбре, человек, привыкший владеть своими чувствами даже в самых трудных обстоятельствах, отер пот со лба.
— Слава Богу! — произнес он с жаром. — Слава Богу и его святым ангелам!
И он поспешил опереться на свою трость с набалдашником, чтобы удержаться на ногах после неожиданного известия.
Все с тем же бесконечным терпением Мариетта, ложечка за ложечкой, напоила Элизу неприятным на вкус козьим молоком с медом. После этого больная смежила веки и заснула спокойным сном.
Мариетта села на пол возле ее постели. Истерические выкрики Элизы о Леоне все еще звенели у нее в ушах.
Весь остаток дня и следующую ночь Мариетта оставалась с Элизой; каждые два часа она давала ей лекарство, поила козьим молоком с медом. Леон приехал и ожидал развития событий внизу, вместе с преданным герцогом. Мариетта пролила тихие слезы, вознося благодарственную молитву за его благополучное возвращение, но она не могла выразить радость по случаю его присутствия. Не могла после мучительных выкриков Элизы о нем. Она полагала, что Элизу порадует известие о приезде герцога, но та выкрикивала имя Леона, сосредоточив свой взгляд на двери. Проблема, которая казалась такой простой всего день назад, теперь выглядела неразрешимой.
На следующий день уже спускались сумерки, когда Мариетта наконец покинула свой пост. Она так заметно пошатнулась на верхней площадке лестницы, что Леон, перескакивая зараз через две ступеньки, мигом взлетел наверх и подхватил ее на руки.
Больше всего на свете Мариетта хотела бы оставаться в его объятиях, прижимаясь к сильной груди и чувствуя себя в полной безопасности, но она не могла, ведь Элиза была совсем рядом, в нескольких ярдах от них, да и аббат глазел на них с любопытством.
Она высвободилась из объятий Леона и спокойно сказала:
— Она очень ослабела, и это надолго. У нее нет того врожденного здоровья, что у Нинетты Бриссак. Но она будет жить.
— Благодаря тебе.
Его темные глаза с золотыми искорками были полны такой любви и благодарности, что у Мариетты возникло ощущение, будто она тонет в их глубине.
— Идем. — Несмотря на пристальное внимание священника, Леон обнял ее за талию. — Тебе необходимо отдохнуть и поесть. Позволь мне отвезти тебя в Шатонне.
Она помотала головой.
— Тебе надо повидать Элизу. Она так звала тебя, Леон! Голосом, полным боли! — Мариетту душили слезы.
