— И все же ты предпочел Сенмаг… — нерешительно перебила Эйтлинн.
— …смерти? Да. По только что названной мной причине. Хотя… — Киэнн невольно улыбнулся, чувствуя, как на душе немного просветлело: — Была и еще одна. Видишь ли, среди всей собравшейся там мрази, был один дед, лет семидесяти пяти, наверное. Афроамериканец, как сейчас принято говорить (сам он правда, срал на эту политкорректность). За что сидел — не знаю, он все говорил, что жену зарезал, из ревности, мол, но врал он все. Да и вряд его бы тогда с нами, вшивым ворьем, держали. Так вот, дедок этот вроде когда-то был довольно известным блюзменом, но потом, по его словам, пошел по кривой дорожке. И по вечерам он любил играть на губной гармонике. И пел. Да пел так, что наши самые главные подонки плакали! Воровская братва, конечно, вообще сентиментальна, — Киэнн скривился в презрительной усмешке, — любят себя пожалеть, на долю горькую поплакаться. Но Луи! Этот чувак с гармоникой — вот он был настоящим королем! Глядя на него, я начал понемножку понимать, что не все в этой жизни так, как кажется. И вот эта его черная, горькая, как сигаретный дым и пьянящая, как добротный виски музыка реабилитировала людской мирок и людскую цивилизацию в моих глазах. За нее я готов был простить Сенмагу все то дерьмо, которым он меня в изобилии потчевал. Где тот перекресток, на котором нужно продать душу дьяволу? — Блюз того стоит.
Эйтлинн улыбнулась и промурлыкала под нос бессмертную тему Роберта Джонсона:
— И я пришел на перекресток, на колени пал, гляди,
И я пришел на перекресток, на колени пал, гляди…
Киэнн кивнул и хрипловато, с надрывом, закончил, автоматически заменив имя (но, конечно, не на свое, потому что просить пощады для себя самого нельзя даже у воображаемого Бога):
— Милосердный Боже, беднягу Луи пощади.
Он довольно хмыкнул:
— Ну все, леди Эйтлинн, теперь я у ваших ног! Может быть, на этом и закончим?
Фоморка упрямо надулась:
— Мне будет скучно!
— Я буду тебе петь. Я знаю их все, от «Спичечного коробка» до «Полной ложки», это будет веселее, поверь!
Она мотнула головой, но не требовательно, а уже скорее просительно:
— Заканчивай.
Киэнн, не выдержав, захохотал:
— Заканчивать, Этт? Да я, считай, только начал! Ну, как скажешь. Луи, странный чудак, почему-то решил, что у меня хороший голос. Да и слух тоже, спасибо эльфийскому наследию. И взялся меня натаскать. А через пару недель мы уже с ним наяривали дуэтом, так, что аж дым стоял! Наконец-то тамошние говнюки меня хоть за что-то зауважали (те, что из числа заключенных, конечно — охрану я только еще больше бесить стал). Он играл, я пел, или наоборот, когда как. Нарадоваться не мог, как быстро я схватываю: «Ты, Кен, зарытый талант». Ну, еще бы, с моей-то сидской памятью. Английский я, по сути, тоже освоил уже за решеткой, за пару месяцев. Словарный запас, конечно, тогда еще тот был, ну, с кем поведешься, да? Но суть не в этом… В общем, за три недели до моего освобождения Луи умер… Сукин сын знал, что копыта откинет, но ни черта не сказал. Только как-то всунул мне, по обычаю, свою гармошку, играй, мол. А когда закончили, забирать не стал: «Бери, — говорит, — выйдешь, будешь меня помнить». Смешной ниггер! Как будто я могу его забыть!
Так что, когда меня выпустили, эта самая гармоника, можно сказать, была моим единственным достоянием. Ну, еще двадцать пять сантиметров. — Киэнн скабрезно осклабился. — А в запасе у меня было что-то около четырех месяцев. До назначенной встречи с топором. И вот тогда я, в каком-то смысле, действительно удрал. Наслушался баек старого хиппи и мотанул стопом в Калифорнию — людского счастья искать. Счастья в Калифорнии, как водится, ни хрена не водилось.
Вначале я честно пытался зарабатывать музыкой. И каждый вечер пересчитывал горстку мелочи, прикидывая, как скоро сдохну с голоду, если дела не пойдут в гору. И в один день они все-таки пошли. Но не так, как я планировал, и мое второе сокровище пригодилось мне куда больше первого. Меня подобрала с улицы одна престарелая леди с тугим кошельком. Страшная как смерть и вонючая, как полный вагон боггартов. Но, конечно, не за мое музыкальное дарование. Ее привлекала мелодия совсем другой «флейты». Я решил не выкаблучиваться — дело шло к зиме, хотя, конечно, Калифорния не Чикаго, но к ноябрю зарядили дожди, а денег на крышу над головой у меня по-прежнему не было. В общем, — он тоскливо скривился, как от кислого лимона, — миссис Поклингтон стала первой клиенткой в моем длинном послужном списке.
А потом… Потом было бесконечное буги. Секс, наркотики и рок-н-ролл. Тем, кто был способен платить, я оказывал интимные услуги практически любого рода. Если была хоть какая-то возможность, конечно, предпочитал клиенток женского пола (с меня тюряги вот так хватило!) Но возможность была не всегда…
Первую сигаретку с марихуаной мне предложила малышка Сюзи. Она не была моей клиенткой, она была такой же шлюхой. Сюзи Кью. На самом деле ее как-то по-другому звали, но у нас свой этикет, о таких вещах никто не спрашивает. Хорошая была девочка. А через полгода меня замели за хранение. Но, каким-то чудом, не посадили. И все же из Калифорнии я после этого тоже смотался. Колесил по всему Югу, до самой Мексики. Вот где приволье! Не поверишь, но мне даже начало нравиться. По роже от мексиканских чикос все равно, конечно, иногда получать приходилось, но я уже наловчился не попадаться.
И тут у меня началась ломка. Пострашнее, чем от гашиша или крэка. Я должен был вернуться. Вернуться или умереть. Хотя, в моем случае, первое обозначало последнее…
Я приехал назад в Чикаго. Но, понятное дело, меня тут уже никто не ждал и не искал. Фейри, встреч с которыми я так старательно избегал в первые три года, как оказалось, меня и сами сторонились, бежали как от чумы. Если вдруг случайно встречались глазами в толпе — непременно делали вид, что не узнают. И как можно скорее ретировались.
— А разве им бы не полагалась какая-то награда за твою поимку? — удивленно перебила Эйтлинн.
— Награда? — горько усмехнулся Киэнн. — Ты свою «награду» помнишь? Или уже запамятовала? Да их бы точно так же втихаря придушили где-то в уголке или упрятали в Кэр Анноэт, чтобы позор королевы, которая не сумела исполнить свой королевский долг не всплыл на поверхность! Нет, детка, тут у меня не было шансов. Почти не было.
Ну а дальше… В своем мексиканском «турне» я сколотил небольшую сумму денег и стал снимать вонючую конуру в Розленде — «Стране роз»! ага, как же! Но, в принципе, мне было похрен, я там все равно почти не ночевал — на славной родине Аль Капоне мои услуги пользовались почти таким же спросом, как и в жаркой Калифорнии. И были теперь уже долгие пять лет чикагского буги, когда невидимая удавка тоски и отчаяния все туже затягивалась на шее, и надежда, что однажды меня «попустит» таяла с каждым днем…
А потом была ты. Конец истории.
Эйтлинн какое-то время ехала молча, отрешенно погрузившись в задумчивость. Киэнн чувствовал шкурой, что молчание это — напряженное, наэлектризованное, но лезть в него лапами, чтобы получить разряд в лоб точно не собирался.
