— Серт сказал, что послал за вами. Я не смог уснуть. Когда стражник на воротах сообщил, что вы подъезжаете…
Бансабира посмотрела на мужчину как-то особенно, и тот понял, что можно не продолжать. Он так ждал её. Не зря она торопилась. Не зря и он ждал и не спал — она мчалась домой так, как если бы у животного, которое сейчас обихаживал Раду, выросли крылья.
— Вы хотели поговорить, и я дала вам слово. Я не могла не послать, — деловито начала Бану, но в голосе слышались куда более мягкие интонации вопреки обычному тону. От Сагромаха не укрылось. Она будет сейчас как обычно говорить длинными важными фразами, потому что не допусти Праматерь, кто увидит их отношения. Сагромах в душе хохотнул, когда представил назидательный тон, каким Бану могла бы сказать такие слова вслух. Впрочем, её осторожность не лишена смысла: их и так уже, похоже, пытается свести собственное окружение.
— Тан? — напомнила о себе Бану.
Маатхас бегло оглядел Бану с ног до головы: бледнее обычного, худее привычного, с глубокой тенью под веками — чувствовалась печать долгих изнурительных странствий. Маатхас в душе вздохнул: ладно уж, ничего не попишешь.
— Отдохните для начала.
Бану — чего еще ожидать, устало усмехнулся Сагромах — тут же встревожилась.
— Что вы. Я вполне в состоянии сейчас же…
— Бансабира, — тихонько позвал тан и ласково взял женщину за плечо. — Просто поспите немного. Вам это сейчас нужно.
Бану сжалась от его нежности — в голосе и прикосновении. В такой ситуации она чувствовала себя из рук вон неуютно. Помимо прочего, тан, хоть и стоял на той же ступеньке, что и она, был выше почти на голову, и сейчас нарочно подталкивал Бансабиру каждым словом и интонацией поднять голову.
От его взгляда Бану едва ни покрывалась багряными пятнами. Поэтому всячески старалась отвести глаза в сторону и по привычке отшутиться:
— Неужели я так плохо выгляжу, что вы отсылаете меня?
Маатхас сжал губы, вздохнул.
— Вы всегда выглядите для меня лучше всех женщин мира, тану, и прекрасно осведомлены об этом. Но вы действительно нуждаетесь в отдыхе, не спорьте. Сейчас здесь нет ни назойливой Тахивран, ни кого еще, кто мог бы помешать нашей беседе. Так что поспите, а после пошлете за мной. Я никуда не денусь, пока не поговорю с вами, — решительно настоял тан и, отпустив плечо женщины, уступил ей дорогу внутрь.
Бансабира шла с мужчиной бок о бок. Чуть скосила взгляд вверх — поглядеть за лицом собеседника — и внутренне вздрогнула, как вздрагивает каждая лань перед убийственной решимостью тигра.
Маатхас тут же всполошился:
— Вы в порядке?
— Конечно, — отозвалась Бану.
Он довел её до двери спального покоя, где передал с рук на руки Лигдаму. Чем ближе она становится, тем больше Сагромаха начинает злить её окружение, сплошь состоящее из потных заносчивых мужиков. Когда они поженятся, надо непременно настоять, чтобы в жизни о ней заботились женщины. А всяких Лигдамов гнать взашей.
* * *
Бану и впрямь серьезно вымоталась, но волнение в душе едва ли позволит ей спать долго. Поэтому, пока Лигдам мыл ей волосы и растирал ноги, Бану сказала, чтобы к завтраку нашел Сагромаха и попросил обождать. Когда она проснется, поедят вместе.
* * *
Стоя перед зеркалом в полный рост, Бансабира, придирчиво оглядывая себя, закусывала губы.
Солнце за окном обширного танского покоя давно поднялось. Было десять или около того, и большинство домочадцев уже занимались привычными делами. Бану же, убранная как никогда просто, переминалась с ноги на ногу, не зная, как заставить себя переступить порог спальни. Лигдама отослала с повелением накрыть на двоих в Малой зале и пригласить тана Лазурного дома. Сколько времени, кстати, прошло?!
Праматерь… От волнения к горлу подступало мерзкое чувство тошноты, дрожали руки, сводило как в ознобе легкие. Въедливый взгляд в последний раз прошелся по отражению: золотистая коса набок подвязана на конце черным шнурком, мелкие серьги с опаловой точкой в серединке почти терялись на фоне ослепительной белизны кожи; простое платье с длинными рукавами имело равномерный выкрас цвета молодой зелени и было перетянуто черным поясом шириной в две ладони, а на длинных пальцах с отполированными ногтями красовалось лишь одно украшение.
Украшение из Храма Даг — места, навсегда связавшего её с Гором.
Сейчас, поставленная перед выбором союзника между Маатхасом и Дайхаттом, Бансабира больше всего желала, чтобы соратником, который встанет с ней плечом к плечу против раману Тахивран, был именно Гор.
Если подумать, совсем не ужасный и даже наоборот. Лучший друг из всех, что она могла бы иметь. Ей следовало поблагодарить его за науку, например, письмом, вроде тех, что она пару раз писала Шавне. Чтобы было ясно, что Бану не ненавидит его, надеется на него и, может, чуточку сожалеет, что ей так и не удалось в юности проснуться вместо объятий Астароше — в его.
Уступи Бансабира Гору, сейчас бы не мучилась выбором между Аймаром и Сагромахом. У неё был бы надежнейший союзник, чье хитроумие стоило бы тридцати тысяч Дайхатта и пятнадцати Сагромаха вместе взятых. Но, следуя какому-то прежде решенному плану, Бану упустила шанс, не разглядев выхода из ситуации, в которую вошла, ведомая отцом, происхождением, условностями.
Каждый раз, когда вступаешь на дорогу, протоптанную другим, тащишь его поклажу. Стоит лишь раз заглянуть внутрь одного сундука — и становится ясно, что нечего ради волочь груз чужого замысла.
Бану положила ладонь на сердце, прислушалась. Говорят, настоящая любовь бывает одна. Слышала она от кого-то нечто подобное. Да и её отец, как известно, любил только одну женщину. Маатхас, наверное, тоже любит только её. А как быть ей, самой Бану? Ей был дорог Сагромах, и выбирать между ним и Аймаром попросту смешно — не было у неё здесь никогда и никакого выбора. Даже без замысла Сабира Свирепого.
Но выбор быть Матерью Лагерей или Бансабирой Изящной у неё все еще есть. И как в её душе находилось место для двух разных Бану, так и в сердце каждой из них находилось, кажется, место для отдельного мужчины.
В свое время её бы вывернуло на изнанку от одного предположения, что можно быть близкой с Гором. Но сейчас подобная выходка казалась сущим избавлением в сложившейся дурацкой ситуации.
Бансабира вдохнула глубоко — и потому болезненно. Заломила кисти рук, покусала губы. Ну же, трусиха, разворачивайся от зеркала и иди в Малую Залу. Иди же…
— Госпожа? — Лигдам постучал в дверь. — Не хочу торопить, но, если не поспешите, тан Маатхас определенно съест все сам.
Точно, Маатхас ждет.
Бансабира пропустила удар в груди и просела в коленях: так страшно ей не было воистину никогда.
* * *
Стол накрыт в спешке, сообразил Маатхас, едва устроился в приемной зале танши. По паре всех приборов и посуды, большая чаша овсяной каши, над которой курится дымок; горячие свежевыпеченные лепешки с маслом, сыром, творогом, яйцом; зелень, булочки, молоко в глиняном кувшине, мед….
