— Я понимаю.
— Позаботься, пожалуйста, о Тее и о моём сыне, — прошу его.
— В этом можешь не сомневаться. Они не чужие ни мне, ни тем более Рыжику, поэтому мы будем с ними рядом, — киваю, потому что знаю, что так оно и будет.
Моя семья в безопасности. Теперь я спокоен и готов биться до последнего. Если придётся, буду грызть зубами за наше счастье. А если нет, то буду точно знать, что с ними всё хорошо.
Я открыл глаза и услышал, что мы приземляемся. Через час я был возле дома своей пока ещё жены. У меня было несколько вопросов к ней и, конечно, то, что лежит у меня уже несколько дней. Я тщательно готовился к этому, и совсем скоро я навсегда буду свободен от всех уз с этой женщиной, которая испортила жизнь не только мне, но и своей родной сестре-близняшке. Уверен, которая любила её и любит до сих пор, что бы она ни сделала.
Меня до сих пор не покидает мысль, что не просто так моя малышка потеряла нашего с ней первого ребёнка. От воспоминаний об этом грудь сдавило, будто на неё обрушилась плита в несколько тонн весом. До сих пор боль от потери ребёнка терзает меня, разрывая душу в клочья.
Тея думала, что я буду ненавидеть её за это, но её вины в этом абсолютно никакой нет. Но почему-то нисколько не сомневаюсь, что виновата в этом её сестра.
Поднялся на свой этаж, достал из кармана ключи и без промедления открыл дверь в квартиру, где я жил вместе с этой ведьмой, которую по-другому не назовёшь. Как так можно поступить с родной сестрой… До сих пор не могу в это во всё поверить.
В квартире работал телевизор, это значило, что Тата дома. И это как раз мне на руку. Не разуваясь, направился в гостиную, откуда шёл шум. Оставаться надолго здесь не собирался. Жену нашёл на диване. Она смотрела какую-то передачу — не обратил на это никакого внимания. Собственно, как и сама девушка, что в комнате кто-то находится помимо неё.
Прокашлялся, давая понять, что она не одна. Вижу, как Тата вздрагивает и медленно поворачивается в мою сторону. Её глаза расширяются от увиденного. Ну да, я, конечно, не в лучшей форме после операции, и, говоря откровенно, мне неизвестно, выстою ли на ринге, но свою слабость не дам увидеть. Особенно этой женщине, что недостойна в этой жизни ничего. Совершено ничего, даже уважения к ней как к женщине.
Если бы она была мужиком, то я бы врезал ей — и не один раз. Но она девушка, женщина, а я мужчина и женщин не бью, как бы ни хотелось задушить её прямо сейчас, стоит только вспомнить всё то, что вчера рассказала мне Тея. Отчего по моей коже пробегает озноб, а мне, кажется, всё сложнее себя контролировать.
Злость, ярость поднимается из недр моей души, заполняя всего меня. Как же хочется сейчас её придушить. Не оставить от неё ничего, но вместо этого я просто сжимаю руки в карманах в кулаки и тяжело дышу, пытаясь успокоиться. Ни к чему всё это. Она всё равно не поймёт всего, потому что думает только о себе и ни о ком другом.
Даже меня забрала, думая, что со временем я её полюблю, и у нас с ней всё будет хорошо. Как говорится, будем жить долго и счастливо. Вот только не в этой жизни. Собственно, и ни в какой другой.
Только с моей малышкой. С моей любимой Ласточкой. Ангелом, ради которой я живу и дышу в этой жизни. Только благодаря ей я держусь, стою на ногах.
— Ну, что же ты молчишь? Что, не рада любимому мужу, который раньше приехал из командировки? — ухмыляюсь, и Тата ещё больше удивляется моему тону, который вдруг изменился, став приторно-сладким, от которого зубы сводит.
— Я… — заикается, но с места не сдвигается, продолжая всё так же смотреть на меня. — Я очень рада, — отвечает, собрав все свои мозги, которых, по-видимому, нет и никогда не было.
И что я только в ней нашёл двенадцать лет назад? До сих пор не могу понять. Да, красивая обёртка, но вот в душе одно гнильё, и ничего святого в этой женщине нет и не было. Всё же они совершенно разные с Теей. Как небо и земля. Как ад и рай.
Я лишь в одном ей благодарен, что помогла встретиться с любимой женщиной, которая стала для меня тем самым раем, которая озарила, разукрасила мою жизнь. Ради которой я буду бороться.
— А что же ты застыла, не подходишь, не обнимаешь законного мужа?
И тут же она подскакивает, подлетает ко мне, вот только не успевает сделать в мою сторону и движения — обнять, прижаться, прикоснуться. Я резко хватаю её за скулы, сжимая пальцами, отчего она вскрикивает, и в её глазах я вижу страх. Жгучий, колкий, отчего она вся съёживается. Правильно, бойся меня, потому что в гневе ты меня ещё не видела. А всё то, что было до этого, не считается.
— Ян, — хрипит, хватается за мои руки, пытается скинуть их, но я не даю ей вырваться. — Отпусти меня, — в её голосе дикий страх, но нужно было думать об этом раньше, а не сейчас.
— Я готов стереть тебя в порошок за всё то, что ты сделала, — выплёвываю ей всё с рыком.
Девушка морщится, закрывает глаза, сжимая веки плотнее, уверен, чтобы не видеть всю мою ярость, злость, ненависть в глазах, что полыхает дьявольским огнём к ней одной.
— Смотри на меня! — выкрикиваю, и она медленно, но подчиняется мне. Когда она распахивает глаза, продолжаю. — Это ты сделала? — сжимаю ещё крепче её скулы, зная, что после моих пальцев там останутся тёмные отметины, но мне наплевать на всё то, что будет с ней.
— Что? — дрожит её голос. — Я ни в чём не виновата, — косит под дурочку, чем ещё больше меня раздражает.
— Это ты виновата в том, что наш с Теей первый ребёнок умер у неё в утробе? — мог голос словно сталь.
Тата мотает головой, но в её глазах я вижу, что абсолютно прав, что это она всё подстроила. Какая же она…
Не заботясь о ней, отбрасываю её как можно дальше.
— Если бы ты была мужчиной, я бы закопал тебя живьём, не заботясь о тебе, — от моих слов она вздрагивает. — Ты просто ничтожество, которое не достойно на этом свете жить. Ты убила моего ребёнка, который даже не родился. Ты совершила убийство! Тебя ни разу совесть за эти годы не грызла, скажи мне? — но в ответ она молчит.
Не грызла, потому что таким всё равно.
— Я любила тебя и люблю, — вдруг подаёт голос, а мне становится смешно.
— Ты? Любила? Да ты не умеешь любить. Ты только и делаешь, что думаешь о себе. А каково было Тее, когда она потеряла ребёнка? Когда из-за твоих выкрутасов мне пришлось на долгие годы уехать, оставить здесь её?
— Я её ненавижу. Она должна страдать! — выкрикивает она, и я, не удержавшись, подлетаю и заряжаю ей пощёчину такую, что она отлетает, падая на пол.
— Заткнись! Это должна страдать ты, а не она, — она молчит, одной рукой проводит по губе, и я вижу на её пальцах кровь — рассёк губы, но мне наплевать.
— Завтра я выиграю этот бой.
— Змей этого не позволит, — перебивает меня.
Но я это и так знал, поэтому необязательно было меня в это посвящать.
