К утру он уже был в порядке, но тело его все равно провело два дня на лежанке и на горшке, выполняя заданную программу. После чего Мартин подкараулил Стоуна где-то на задворках замка и основательно отлупил. Причем вполне профессионально — без переломов и синяков. Маргарет он, разумеется, ни о чем не рассказывал, но я всем делилась с Тони.
— Ты права, — сказал он. — Если бы Мартин не уехал, его бы тут точно убили. Очень хочется верить, что это была не единственная причина.
Наконец наступил сентябрь. Портреты были закончены, вещи Мартина перегружены из сундука в дорожные сумки. Маргарет на людях пыталась держаться, а по ночам рыдала в подушку.
День накануне отъезда был солнечным, по-летнему теплым. После обеда Маргарет и Мартин в последний раз отправились на свидание в лес. Это был именно тот день, когда Маргарет зачала сына, — я была в этом уверена.
— Ну что, точно не хочешь родить мальчика? — подколола я Тони.
Эх, знать бы, чем все это обернется, не стала бы так шутить.
Элис, как всегда, осталась за кустами, мы ушли на поляну и улеглись рядышком на расстеленном плаще. Дул легкий ветерок, шумели листья, в ветвях щебетали птицы, солнце пригревало — идиллия. Обычно мы разрешали этой парочке немного пообниматься, но как только Мартин переходил к более активным действиям, сразу их останавливали.
Представьте, что какой-то человек хочет уйти, а вы, напрягая все свои силы, держите его, обхватив за талию. Вот так и мы держали их, только изнутри, мысленно. А они сопротивлялись. Это было непросто, но мы как-то приспособились, привыкли. Пожалуй, справляться с физическим желанием в подобные моменты было намного сложнее.
Как только Мартин потянул платье с плеча Маргарет, я подумала: «стоп, ребята», и… ничего не произошло. Как ни пыталась я убрать его руки от ее лифа, ничего не получалось. При этом Маргарет пыталась сделать со штанами Мартина что-то такое, о чем порядочная леди даже помыслить бы не смела.
— Тони, что… происходит? — с огромным трудом, сиплым шепотом выдавила я.
— Не… знаю, — так же сипло ответил он.
Кое-как мне удалось отлепить Мартина от Маргарет и утащить к ближайшей осине. Я вцепилась руками в ствол и закрыла глаза. Это было похоже на ураган, который с ревом отдирал меня от дерева, чтобы унести обратно. Желание заливало огненными волнами, выкручивало, как белье в стиральной машине. Казалось, еще секунда — и разорвет в клочья. А что происходило ниже пояса — нет, об этом лучше промолчать.
Ничего подобного я не испытывала никогда в жизни, даже отдаленно похожего. Это было что-то настолько дикое, первобытное, ни с чем не сравнимое. Я уже не знала, где чужое тело, а где мой разум, все слилось воедино и хотело только одного. Какие-то моральные соображения, предпочтения — какая чушь! Женщина, мужчина — абсолютно все равно.
Я открыла глаза и посмотрела на Маргарет. Она лежала на плаще ничком, подтянув ноги к животу, вцепившись ногтями в ткань юбки. Из ее прикушенной губы текла кровь. Кольцо на пальце полыхало густо-лиловым пламенем, звезда астерикса сияла так, что было больно глазам.
Новая волна захлестнула меня, бросила из жара в холод. Я еще сильнее ухватилась за ствол и закричала, но из пересохших губ вырвался только хрип. Пытка была бесконечной, и я чувствовала, что больше не могу сопротивляться. Что бесполезно сопротивляться. Что глупо сопротивляться, потому что нет в мире ничего более важного и необходимого, чем стать одним целым с человеком, которого любишь. И я готова была уже разжать руки и отдаться на волю этой стихии, но только одна мысль, бледная и слабая, все же заставляла меня держаться.
И вдруг все кончилось. Тело залила болезненная слабость, такая, что задрожали колени, и я сползла по стволу на землю. В ушах звенело, все вокруг плыло. Боль — везде, в каждой клеточке, тяжелая, вязкая, как глина. Я отпустила Мартина на волю. Пошатываясь, он добрел до плаща и лег на него рядом с Маргарет.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Тони спросил:
— Что это было?
— Не представляю, — простонала я. — Кошмар, вот что это было.
— Я уже думал, что больше не выдержу. Мне было все равно: кто ты, кто я.
— Мне тоже. Только одно остановило. Я не могла так поступить с тобой. Если бы мы это сделали, тебе пришлось бы рожать.
— Спасибо, Света! — Тони сжал мою руку. — Рожать… Так вот в чем дело! Это Отражение! Ты замечала, что какие-то вещи нам было делать легче, какие-то труднее?
— Да, конечно, — кивнула я. — Труднее всего было удерживать их от секса. Но не до такой же степени.
— Чем большая починка требовалась Отражению в результате наших действий… или недействий, тем сильнее оно сопротивлялось. Через их тела. А теперь представь, какой грандиозный ремонт ему предстоит из-за того, что Маргарет не забеременела. Не родится ее сын, потом ее внуки — ну и так далее. Не представляю даже, как нам удалось с этим справиться.
— Удалось, да… — проворчала я, морщась от боли. — У меня в гульфике железобетон и стекловата.
— Теперь ты понимаешь, что я чувствовал, когда ты продинамила меня в первый день? Когда мы уже шли ко мне?
— Не преувеличивай, пожалуйста, — хмыкнула я. — Такого ты не мог чувствовать.
— А знаешь, — Тони посмотрел на меня и улыбнулся, — я хотел бы испытать это еще раз. То, что было сейчас. Но только в другом месте и в другое время. А ты?
Я почувствовала, что неудержимо краснею — как в день нашего знакомства.
На следующий день, рано утром, Мартин уезжал. Его гнедой жеребец, оседланный, с притороченными к седлу сумками, стоял у конюшни. Проверив на дорожку копыта, он сел в седло. Тони на глазах у ничего не замечающего конюха вывел из стойла рыжую Полли и быстро оседлал.
— Провожу тебя до Стэмфорда, — сказал он.
Ехали молча. Мне было проще, Мартина к чему-то принуждать не приходилось, но я видела, насколько тяжело Тони держаться в седле. Мы уже решили, что для поездки в Рэтби используем крытую повозку — гордость Хьюго. Будем меняться — один правит, другой отдыхает внутри. Хотя, конечно, отдыхом назвать это будет сложно. Но сейчас думать об этом не хотелось.
— Жду тебя двадцать восьмого октября, утром, — еще раз повторил Тони, когда мы подъехали к городу. — И прошу тебя, будь осторожна. Если вдруг что-то случится, и ты не успеешь, встретимся через год у сестры Констанс, поняла?
— Да, Тони. Не хочу прощаться. Люблю тебя!
— И я тебя…
Он подъехал вплотную, наклонился, неловко поцеловал меня в щеку и ускакал, не оглядываясь.
— Ну ладно, Марти, — сказала я, когда стук копыт стих за поворотом, — валяй, делай то, что должен, и будь что будет.
Он пустил коня шагом, но проехал недалеко — до ближайшей таверны, где заказал плотный завтрак и поинтересовался у хозяина, не сдает ли кто-нибудь поблизости комнату. Расправившись с едой, Мартин отправился на соседнюю улицу. Пожилая вдова с радостью сдала ему каморку на втором этаже, больше похожую на голубятню.
