Часть двенадцатая. Врагов и друзей разделяющая
Глава 12
Волк и волчонок
Малый Торжок вырос. Называть его малым язык не поворачивался. В прошлый раз я ездила сюда на ярмарку, на осенний перегон баб. Ох, точно. Помню, по возвращении Петька, не умевший найти себе места в отсутствии тайной (видимо, только для него) любви, со слезами бросился Стасе в ноги и тут же, при всей деревне позвал замуж. Помню, как и Стася, зардевшаяся, смущённая, кинулась на шею к подруженьке Заряне, не зная, как себя вести. Они поженились в тот же год, а покуда и я доросла до замужества, успели народить двоих красавцев (в отца) чернобровых (в мать) ребятишек. Заряна тетешкалась с ними, как со своими, и всё отказывалась выпускать из рук. Мать всё ставила мне разумную пару в пример. Интересно, как они сейчас?
— Жена! Ты, чать, уснула? Али померла?
Серый неуважительно попинывал меня в бок. Я только пригрелась на солнышке, довольная, что во время привала все дела удалось свалить на Надею. Мужичок напевал под нос похабную песенку и помешивал кашу опалённым в костре сучком. Опять привкус гари будет.
— Не дождёшься, — отрезала я и встала, опираясь на заботливо подставленную руку, — как твои… царапины?
Последнее слово я презрительно выделила — так муж называл полученные в недавней драке раны, категорически отказываясь превращаться в волка для их более скорого заживления.
— На месте, что им сделается, — отмахнулся Серый.
Я тяжело вздохнула, понимая, что не смогу переубедить упрямца. Дал бы хоть перевязку сменить — руку вон как разнесло.
— От Надеи избавимся и займёмся, — угадал Серый мои мысли, — не хочу мужика ещё больше пугать. И так насмотрелся страстей — ночами от кошмаров просыпается.
Я глубокомысленно, копируя взгляд мужа, покосилась на бывшего разбойника.
— Избавимся — значит отведём в Торжок, — поспешно поправился Серый.
Город с нашей полянки просматривался хорошо — с холма виднелись теснящиеся на равнине здания. Малый Торжок, как диковинное животное, выкидывал щупальца посадов всё дальше с каждым годом. Словно грелся на солнце, растопырив пальцы, как я только что. Я невольно занервничала. В город было страшно приезжать даже деревенской девчонкой, что уж говорить о дикарке, второе лето живущей в глухом лесу. Надея неправильно истолковал пристальный взгляд:
— Не извольте беспокоиться! Чуть поторопимся и к вечеру дойдём.
Дойдём, куда ж мы денемся. А вот что нас ждёт там? Может, я перепугаюсь, завернусь в плащ и запричитаю как блаженная. А может, того хуже — мне понравится в Торжке, и я не захочу уезжать.
— Тудыть твою растудыть! — Надея дул на ошпаренный кашей палец и мало не плакал, обиженно демонстрируя ожог. Ну что за дитё малое?!
— Иди сюда, горе луковое, — у меня ещё оставались при себе кое-какие травки и мази. Шелковица бы помогла, да её пришлось бросить при побеге — не успела настояться. Ничего, и зверобой сойдёт.
Надея бережно придерживал смоченную настоем тряпочку, точно ему в лютом бою руку отсекли, а я приживила:
— Чаровница!
Я только рукой махнула. Придумал тоже. Но на Серого искоса глянула: оценил ли, какая ему жена досталась? Муж ехидно хмыкнул и поудобнее прижал повреждённое плечо, мол, даже не смотри в мою сторону. Ничего. Вот бестолочь нашу пристроим, я тебе покажу, где раки зимуют!
Каша оказалась ужасной. С кусками головешек, пересоленая донельзя. Не будь это наш последний привал, решила бы, что Надея так себя оберегает от работы на следующем. Но и это можно пережить. К ночи я уже буду лежать на мягкой перине. Ну, может, не на перине, а на простой кровати. Собственно, брошенная в углу у печи дерюжка тоже сойдёт — всяко лучше, чем почивать на муравейнике. Я потом весь день кусачих тварей из волос вылавливала. А ещё наедимся вдоволь. Денег нам и сейчас хватает, а в городе можно будет ещё и продать кое-что из запасов трав: нам они в пути всё одно ни к чему, а выкидывать жалко — дорогие. Да и Серый без дела сидеть не любит. Если, дай Боги, задержимся, наверняка опять наймётся к какому лавочнику. Крышу починить или забор подправить всегда надо, а руки у моего мужа, хоть и ленивые, но золотые. То есть, рука. Вторая того и гляди отвалится, коли и дальше упрямится станет и не дастся лечиться. Серый с радостной улыбкой выходил из леса:
— Во, глянь, чего нашёл, — в подставленную пригоршню покатились алые налитые ягоды, — там земляники видимо-невидимо! В городе такую, небось, не сыщешь.
Но я готова была попытаться.
К вечеру мы в Торжок не успели. Не успели и к ночи, несмотря на то, что с приходом темноты зашагали куда резвее. Давно сменив густо поросший орешником и оттого ещё менее проходимый лес на дорогу, мы шли легко. Однако накопленная за предыдущие дни усталость давала о себе знать. Я то и дело вздыхала, что на лошадях путешествовать куда как быстрее. Серый глухо порыкивал: уже не раз объяснял, стоит ему хоть чуть начать обращаться, как скотина чувствует волчий дух и начинает испуганно метаться. А поскольку обращаться Серый начинал во время каждой нашей перебранки (хоть клыки да выпустит), найти столь невозмутимых лошадей не представлялось возможным. Я в очередной раз вздохнула и попробовала переместить ногу в сапоге поудобнее, чтобы не тревожить свежую мозоль. На какие только жертвы не пойдёшь ради любви!
