Затем появился Красный Нетопырь со своими легионами.
Они заполнили воздух — планировали, хлопали крыльями, пронзительно перекликались, занимая позицию. Мутанты пикировали с такой скоростью и под таким крутым углом, что должны были — как думал Гил — влипать в землю и разбиваться в кровавую кашу. Но в самый последний возможный миг (да нет, миг этот не был возможным, ибо они уже пересекли грань катастрофы и то, что ухитрялись затормозить на такой короткой дистанции, казалось сродни чуду!) люди-нетопыри расправляли крылья, прерывая падение, и обрушивались на музыкантов.
Ночь разлетелась вдребезги, как разбитое зеркало.
Даже сюда, на эту высоту, где они сидели в нартах, словно зрители на трибуне, вознесся многоголосый пронзительный вопль.
Рукокрылые обрушились на музыкантов, разрывая их на куски с несдерживаемой яростью. Ландшафт превратился в бурлящую пузырящуюся пену, которая взрывалась, испарялась, закручивалась вихрями. Возбуждение было чрезмерным для крылатых популяров, их мочевые пузыри не выдерживали этого яростного кипения.
Гил видел, как Красный Нетопырь упал на шею какому-то музыканту и ударил когтями снизу вверх. Затем бешено заработал крыльями, набирая высоту, и вырвал из тела окровавленный кусок. Удовлетворенный победой, Красный Нетопырь снова ринулся вниз, в схватку.
«И да ангел Господень гонит их…»
Злобные, жуткие ангелы, с перепончатыми крыльями и клыками…
Но вскоре к картине прибавился новый элемент. Музыканты пришли в себя. Из трех десятков, уцелевших после первой атаки, восемнадцать прикрылись желтыми звуковыми щитами. У кого-то защитные генераторы оказались при себе случайно, кто-то сообразил прихватить их с собой, сунуть эту штуковину размером с бумажник в карман просторной одежды, и теперь, когда разум вернулся к ним, эта сообразительность окупалась, сделав их несокрушимыми.
Словно желая испытать эту неуязвимость, один из нетопырей спикировал на прикрытого щитом музыканта, ударил в желтое сияние когтистыми ногами и отлетел с криком мучительной боли. Ноги его были непоправимо изувечены. Другой музыкант из милосердия прикончил его.
Действительно ли из милосердия?
Гил не мог решить. Может быть, во гневе. А может, и того хуже — просто из желания убить.
— Нападайте только на тех, кто без щитов! — кричал Красный Нетопырь. Его голос — громкое свистящее шипение — далеко разносился в прохладном ночном воздухе, перекрывая шум схватки.
Люди-нетопыри не пропустили мимо ушей слова своего командира и били теперь по незащищенным; их возмездие было слишком зверским, чтобы рассматривать его пристально. Они потрошили людей и сдирали кожу. Они целились в глаза и гениталии. Но это жуткое пиршество не могло обойтись без потерь. Звериная сторона возобладала в нетопырях над разумом — и это могло кончиться катастрофой.
Теперь, когда музыкантам (конечно же защищенным) не надо было опасаться за свою жизнь, они подняли звуковые ружья и акустические ножи и принялись хладнокровно и с ужасающей точностью кромсать и распылять нетопырей. Дюжины крылатых мутантов пали их жертвами — те, что слишком долго грызли лица мертвых людей или терзали промежности. Акустические ножи отсекали им крылья. Под лучами звуковых ружей они лопались, разлетаясь сверкающим пеплом. Кое-кто из музыкантов просто поднял акустические ножи к небу и размахивал ими — они не видели врага, но знали, что он там.
Силач отвел нарты из зоны действия акустических ножей. Они продолжали наблюдать. Собственно, просто не могли оторвать глаз. Здесь решалась судьба всего этого крестового похода. Как ни мрачно разворачивались события, результаты могли либо придать смысл всем смертям, либо сделать всех павших дураками, которые отдали жизнь ради бессмысленного дела.
«Если вообще найдется на свете дело, которое нельзя назвать бессмысленным», — подумал Гил. Сам-то он, по сути, не сражался ни за какое дело. Он просто действовал как катализатор событий, которые должны были произойти рано или поздно — с его участием или без него. Может быть, он обманывал себя, но ему нравилось так думать. Такой подход как бы обособлял его, отделял от кровопролития.
— Господь Бог, в чьих руках отмщение, о Боже, в чьих руках отмщение, явись нам!
Гил не был уверен, о чем молит Силач, — то ли выискивает священный знак, который отметит его войну Божьей благодатью и обеспечит ему победу, то ли он ожидает, что Господь всемогущий (в одной из многих ипостасей, одобренных Всеобщей Церковью) в буквальном смысле слова явится среди звезд и поставит стопу свою на поле битвы, раздавив музыкантов и принеся людям-нетопырям и прочим популярам благодатную безопасность в пространстве между пальцами сей стопы. Судя по тому, как Силач вновь и вновь взирает на небо с той же фразой на устах, подумал Гил, вероятнее второе.
Но разве музыканты не обращают те же призывы к своим богам? Так не понесутся ли Шопен, Григ, Римский-Корсаков и Владислович белыми молниями с небес в громовой симфонии, чтобы смести злобных нетопырей с лица земли и зашвырнуть их в безвоздушную пустоту далеко за солнцем? Ну уж нет.
Ни та, ни другая сторона не станут свидетелями явления своих божеств. Боги, понимал сейчас Гил, тоже часть системы хозяин — орудие. Использующие сотворили их в утешение используемым. Боги — это масло и эмульсия, позволяющие инструментам работать лучше, дольше и с меньшими потерями на трение.
Он вдруг понял, что никогда по-настоящему не верил в богов, просто не пытался анализировать религию и тем обнаружить в себе отсутствие веры. Или понять, почему другие люди нуждаются в богах. Это ведь куда глубже, чем просто суеверие. Боги, как понимает их человек, не что иное, как панацея, сладкая пилюля для умиротворения народа.
У него голова шла кругом от открытий этой ночи, от этого нового восприятия мира, которое он обрел так внезапно. Да, именно сегодня, а не в тот день на арене, он вступил в возраст.
Наконец все музыканты без щитов погибли — страшные, растерзанные, валялись они на земле. Бой сместился к большой площадке посреди сада неоновых камней, и казалось, что музыканты еще могут подавить мятеж.
— Шансы?
— Всего тридцать процентов шансов на успех, — гробовым голосом доложил Цыганский Глаз.
Пальцы Силача нервно плясали над панелью управления, но не трогали ни один рычаг, не нажимали ни одну кнопку. Его боги, похоже, бросили его на произвол судьбы. Ночь была непроглядно темна. Но он уверял себя, что это, возможно, всего лишь проверка — сохранил ли он еще веру. В Семи Книгах полно было таких испытаний.
— Спускаемся. Гидеон, можно ли разбить эти щиты звуковыми ружьями?
Гил задумался на миг.
— Да. Нужно долго держать луч на мишени, но разбить можно. Однако есть опасность, что щит ударит обратно, по лучу от ружья, тогда взорвутся и щит, и ружье. Вы можете очень быстро лишиться всех трофейных звуковых ружей.
Он договорил и подумал, увеличит ли этот скромный совет тяжесть его вины.
