Сегодня я в ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь я сообщить вам мчусь,
Каков я был и что со мною сталось!
С. Есенин
Около получаса они говорили ни о чем. Разговор в основном крутился вокруг Европы. Альберт принес нюрнбергские пряники к чаю, и обстановка стала совсем домашней. Герман больше слушал, чем говорил. Ангелина следила за ним краешком глаза, не решаясь начать неприятную тему. Только нервно теребила пояс юбки с золотой вышивкой по краям. В конце концов, она выжидающе взглянула на раскрасневшегося от волнения Альберта, и он понял ее взгляд. Воцарилась напряженная тишина. Был слышен лишь звон фарфоровых чашек и постукивание металлических ложечек.
— Герман, я хотел сказать тебе кое-что очень важное, — произнес Альберт, после нескольких минут глубокого молчания.
Герман поднял на него глаза. Выражение его лица оставалось спокойным, участливым.
— Это касается той аварии… — выдавил Альберт и умолк.
Ангелина метнула взгляд на Германа, желая увидеть его реакцию. Герман беспокойно вертел чашку в руках. «Нервничает», — поняла она. Молчание стало еще более напряженным.
— Я должен сказать тебе, — продолжал Альберт, прерываясь и тяжело дыша. — Думал, что смогу жить с этим дальше, но, как показало время, ничего не получилось. Груз вины продолжает давить на меня. И то, что я не желал тебе зла, никак меня не оправдывает…
Он снова умолк и сделал маленький глоток из чашки.
— Я виновен в той аварии, Герман. Это моя машина сбила тебя тогда. Я даже опомниться не успел, все получилось слишком быстро. Признаю, что испугался, поэтому сразу же уехал с места происшествия, даже не попытавшись помочь.
Альберт замолчал. Видимо, ему трудно было говорить, потому что грудь его постоянно вздымалась, а дыхание оставалось тяжелым и учащенным. Он без конца доставал из кармана носовой платок и вытирал испарину со лба.
Что касается Германа, то сначала его лицо оставалось непроницаемым и спокойным. Но последние слова Альберта, видимо, вызвали в его памяти неприятные картинки прошлого, потому что плечи его сразу напряглись, а брови сомкнулись на переносице. Чашка его давным-давно была пуста, а он словно и не замечал этого, продолжая задумчиво вертеть ею в руках. Минуты молчания казались бесконечными. В один момент Ангелине даже показалось, что Альберт сейчас просто встанет и уйдет — щеки его раскраснелись, пальцы не слушались. Он даже привстал со своего места, но потом все же, видимо, передумал и сел на место.
В этот раз тишину нарушил Герман:
— В целом, я так и предполагал.
Казалось бы, была сказана одна фраза. Но сколько эмоций она вызвала! Ангелина удивленно изогнула брови, а Альберт и вовсе был ошеломлен. Он закатал рукава свитера, словно ему было жарко, и сжал руки в кулаки. Потом передумал и опустил рукава, как будто почувствовал внезапный озноб.
— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно уточнил он.
— Я предполагал, что это была твоя машина, — уверенно заявил Герман и, наконец, отставил чашку в сторону.
— Герман, ты серьезно?
Ангелина не могла не вмешаться, — удивление было слишком велико.
— Серьезно.
— Но как…?
Герман пододвинул чайник и жестом предложил подлить чаю. И Альберт, и Ангелина отказались кивком головы. Тогда он спокойно наполнил свою чашку и взял из вазочки пряник.
— Альберт, я ни в чем тебя не виню, — наконец сказал он, сделав из чашки глоток. — Что случилось, то случилось. Если ты действительно не желал мне зла, то я этому только рад. В любом случае, незачем ворошить прошлое. Вспоминать нужно только хорошее.
Лицо Альберта просветлело от этих слов.
— Но, подожди, как же ты догадался? — спросил он.
— В тот день я долго гулял у театра в парке, — пустился в объяснения Герман. — Видел, как торопливо ты вышел из театра и сел в машину. А потом еще долго находился за рулем, как будто пытался успокоиться. Затем несколько раз твоя машина проезжала по улице, то в одну сторону, то в другую. Я не мог не заметить — автомобиль яркий и привлекает внимание. Ну а потом на дорогу выбежал мальчик… Что было дальше, думаю, всем понятно.
— Ты ничего мне об этом не говорил, — задумчиво протянула Ангелина.
— А зачем? Это что-то изменило бы?
— Ну, не знаю…
— Почему же ты тогда не поделился своими подозрениями с полицией? — недоумевал Альберт. — Насколько мне известно, ты предпочел, чтобы дело закрыли.
— Ну, во-первых, это были всего лишь мои подозрения, — весело подмигнул ему Герман. — А во-вторых, ситуация оказалась не совсем стандартной. Мальчик выбежал на дорогу на красный свет, вполне логично, что его могла сбить машина.
Альберт откинулся на спинку стула и приложил руки к вискам.
— Если это все, что ты хотел мне сказать, то предлагаю закрыть тему и вернуться к более приятным вещам, — миролюбиво предложил Герман. — Как насчет того, чтобы посмотреть фильм, который мы сегодня обсуждали?
— Я бы с радостью, но мне пора.
Альберт поднялся.
— Не хочу вам мешать.
— Глупости.
— Я очень рад, что ты не держишь на меня зла, Герман. Для меня это очень важно. А еще я рад, что твоя жизнь наладилась. Если будет нужна какая-либо помощь или дружеский совет — обращайся. Я открыт для общения.
Они пожали друг другу руки и Альберт, немного повозившись у входной двери, ушел в холодный декабрьский день. Герман задержался в коридоре, и Ангелина с нетерпением выглянула из кухни. Он стоял, повернувшись лицом к двери, и о чем-то думал. Она тихонько подошла к нему сзади и обняла за плечи. Герман нежно накрыл ее руку своей ладонью и перецеловал каждый пальчик.
— Ты и вправду не злишься на Альберта? — спросила она и закрыла глаза, испытывая удовольствие от прикосновения ласковых рук.
Герман повернулся и, улыбаясь, заправил ее выбившийся локон за ушко.
— Нет. Все в порядке.
— Это хорошо. Конечно, у него есть свои недостатки, но в целом он неплохой человек.
— Я это уже понял. Ну что, будем смотреть фильм или же осуществим давние планы — займемся мыловарением?
— Хочу ароматного мыла! — сказала Ангелина и звонко рассмеялась. Все самое приятное и интересное ожидало впереди.
