Неизвестно, сколько времени Ева провела за медитацией. В какой-то момент она устала настолько, что улеглась прямо на жесткий пол и заснула. Сон то и дело прерывался. Она пробуждалась на несколько секунд, точно выныривала на поверхность, чтобы тут же уйти под воду. Творящееся с ней походило на бред: обрывки сновидений, затекшие конечности, нехватка кислорода, липкий пот.
За дверью что-то лязгнуло, как если бы лопнула железная цепь. Ева подскочила от громкого звука, и еще долго озиралась, прежде чем вспомнила, где находится. В животе урчало. Казалось, желудок прирос к позвоночнику. Она сильно сомневалась, что кто-нибудь догадается покормить узницу. До нее в подземелье были только души, а те, как известно, в еде не нуждаются.
Ева встала, размять ноги. Сон на полу не прошел даром. Шею и спину ломило, словно она девяностолетняя старуха. Кряхтя и постанывая, Ева проковыляла к двери. Если встать на носочки и подтянуться, ее роста как раз хватало, чтобы выглянуть в смотровое окошко. Уцепившись пальцами за край окна, Ева посмотрела наружу, но ничего кроме двери напротив не увидела.
− Эй! Здесь есть кто-нибудь?
Голос звучал сипло. Ужасно хотелось пить. Даже сильнее, чем кушать.
Никто не откликнулся. Может, не обратили внимания, а может, в коридоре никого не было. Ева подбодрила себя тем, что она нужна Самаэлю, он не позволит ей погибнуть. А вот заставить ее страдать от жажды и голода он способен.
Ева не умела долго придаваться отчаянью. Ее эмоции всегда были яркими, но быстро проходящими. Бывало она вспыхнет, как комната полная газа, в которой зажгли спичку. Но почти сразу остынет, как пламя, сожравшее само себя из-за нехватки кислорода. Ни страх, ни злость, ни радость, ничто надолго не задерживалось. На смену чувствам всегда приходил разум.
Так вышло и в этот раз. Жалость к себе, сменилась размышлениями о том, как выбраться из неприятной ситуации. Что если прикинуться, будто она подчинилась требованиям Самаэля? Он ее выпустит, а она при первом удобном случае сбежит. Только куда? Так далеко Ева не заглядывала. Для начала она вернется к теплой постели, горячей ванне и вкусным обедам, а там видно будет.
Дверь камеры открылась в ту минуту, когда ее решение окончательно окрепло, будто Самаэль стоял за стеной и подслушивал ее мысли. Ева бы этому не удивилась. Кто знает, на что горазд демон?
Ее плачевное состояние пришлось демону по вкусу.
− Прогуляемся, грязнуля? − предложил он.
Ева с трудом удержалась, чтобы ни показать ему язык. Да, ее с ног до головы покрывала пыль вперемешку с землей, но виноват в этом он.
− Пошли, − поманил Самаэль. – У меня для тебя сюрприз.
− Какой? – Ева вышла вслед за демоном из камеры. Зная Самаэля, она заранее боялась его сюрприза.
Самаэля сопровождал фурия. Его лицо скрывал капюшон, чему Ева обрадовалась. Хотя бы не видно его водянистых глаз. К тому же фурия не пытался до нее дотронуться, а спокойно шел сзади. Ради такого случая Ева проявила покладистость. Пусть Самаэль видит, что она умеет быть послушной.
Вместо того чтобы повести ее к лестнице, а затем наверх, Самаэль направился вглубь подземелья − к залу пыток. Дыбы, испанские сапожки и прочие пережитки инквизиции здесь заменял огонь. Его алый свет слепил глаза, но жара Ева не чувствовала. Языки пламени плясали в огромных латунных чашах. Над ними, подвешенные за ноги или за руки, корчились несчастные души. Их крики и мольбы сливались в единый гул, услышав который можно было поседеть, а то и вовсе облысеть.
Они проходили мимо очередной чаши с пламенем, и Ева невольно отстранилась. Увидев ее страх, Самаэль схватил Еву за запястье и сунул ее руку в огонь. Она завизжала, но почти сразу умолкла. Огонь не обжигал. На ощупь он был прохладным и приятно щекотал кожу.
− Не бойся, для живых адское пламя не опасно, − пояснил демон.
Получив свободу, Ева спрятала руку за спину. Мало ли что. Но все же она задержалась у чаши. Ее внимание привлек каратель с сосудом в руках. Он собирал голубую ауру, сияющую вокруг страдающей души.
− Свет раскаяния, − произнес Самаэль, встав позади Евы.
− Я где-то его видела, − пробормотала она.
У подножия чаши с огнем стоял кубок. Самаэль поднял его и отдал карателю. Тот наполнил его сияющей субстанцией, напоминающей одновременно и жидкость, и пар, а затем протянул кубок обратно Самаэлю, и демон одним глотком осушил его до дна. На его губах заиграла блаженная улыбка, словно он пригубил изысканное вино.
Эта сцена освежила память Евы. На балу в честь всадников подавали такой же напиток. Ей еще тогда показалось странным, что демоны столь трепетно к нему относятся. Будто это божественный нектар. Теперь она знала, как его добывают.
− Душа перед смертью источает нежнейший сок. Для таких, как я, нет ничего вкуснее. Энергия погибающей души способна в сотни раз увеличить силу демона, − сказал Самаэль.
− Я думала, душа не в состоянии умереть.
− Отчего же? Еще как в состоянии. Правда, добиться этого нелегко. Видишь ли, для того, чтобы погибнуть окончательно, душа должна сдаться. Проще говоря, пожелать смерти.
− Ради этого вы их пытаете? Испытывая такие муки, кто угодно захочет смерти.
Демон кивнул:
− В целом ты права. Но тебя удивит, насколько некоторые жаждут жить. Во что бы то ни стало.
Ева посмотрела на Самаэля. Почудилось или эти слова, в самом деле, адресованы ей?
− Ты, наверное, хочешь пить.
Демон, как фокусник, вынимающий кролика из шляпы, вытащил из воздуха бутылку минеральной воды. Ева с благодарностью взяла предложенную воду.
− Не пей много, станет плохо, − предупредил Самаэль.
Подобная отеческая забота вызвала у Евы приступ смеха, и она чуть не подавилась. Демон списал это на жажду и отобрал бутылку, пообещав вернуть ее позже.
Ева, осмелев, спросила:
− В чем смысл нашей прогулки? Что это: демонстрация достопримечательностей или акт устрашения?
− Ни то, ни другое, − Самаэль хитро улыбнулся, − у нашего пути есть конкретная цель. Кстати, вот и она.
Демон указал вперед. Поначалу увиденное Еву не тронуло. Она уже смирилась с видом истязаемых душ. Тем более что помочь ничем не могла.
− Присмотрись внимательнее. Никого не узнаешь?
Ева последовала совету демона. К ее ужасу в одной из душ, подвешенных над адским костром, она признала маму. Вокруг нее уже появились всполохи голубого сияния, а значит, она была готова сдаться. Ева сама обрекла ее на страдания. Ведь мама приблизилась к стенам Дома ради разговора с ней.
