Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
– Из-за чего?
– Тебя не касается, Фил. Это только наше с ней дело.
– Еще как касается! Мне, в конце концов, с вами обеими жить. А отношения между вами такие, что жить вообще не хочется.
– Ну и что? – Она попыталась проскользнуть мимо меня в комнату.
– Когда-нибудь все снова наладится.
– Да что ты говоришь? – Ее высокомерие уже выводило меня из себя.
– Знаешь, Диана, ты точно такая же, как она, и она бы сама тебе…
В ту же минуту ее рука схватила меня за шиворот.
– Никогда не говори этих слов, Фил, – прошипела она. – Никогда, ты меня слышишь?
Все изменилось. Даже поросший лишайником ангел, охранявший дорогу к пруду, за время моего отъезда все-таки упал, и теперь его рука, сжимающая меч, одиноко торчала среди высокой травы. Ураган, свирепствовавший два дня и две ночи, опрокинул его и во многих местах сорвал черепицу с крыши Визибла, которая теперь была рассыпана по всему саду, как гранатовые зерна. Глэсс расставила на чердаке ведра – перекрыть крышу заново, как она вначале предполагала, оказалось не по карману, поэтому она решила ограничиться лишь латанием дыр; с тех пор крыша стала напоминать лоскутное одеяло.
Как мне сообщила Кэт, были жертвы урагана и среди маленьких человечков: мальчик, учившийся на класс старше, которого я не знал, но мог смутно припомнить по ее описаниям, не справился с велосипедом и, подхваченный особенно сильным порывом ветра, врезался в идущую навстречу машину. Его поместили в реанимацию той же больницы, где мы лежали в оториноларингологии, и никто не мог сказать, очнется ли он когда-нибудь.
Ни та ни другая новость меня особенно не тронула; о своем приобретенном опыте я рассказал Кэт лишь на следующий год, после того как она, закрутив свой недолгий роман с Томасом, поторапливала меня, если я еще хотел успеть лишиться девственности прежде нее. Разумеется, то, что я так долго об этом молчал, привело ее в ярость: она тут же обвинила меня в предательстве и успокоилась только после того, как вытащила из меня все до последней детали.
– Если ты даже не знаешь, как его зовут, – удовлетворенно подытожила она, – то это ведь по-настоящему не считается, верно?
Незнакомый парень где-то на берегах Эллады – самая случайная встреча из всех, что только бывают, – уж точно не мог составить ей конкуренции.
Я провел бесчисленное множество дней наедине с собой, на берегу пруда, чьи черные глубины после знакомства с морем во всей его необозримой ширине и чистой, бледно-голубой прибрежной прозрачности казались мне застоявшимися и тухлыми, но при этом еще более бездонными и небезопасными, чем раньше. Снова и снова я пытался воскресить в памяти ту ночь, но чем чаще я пытался это сделать, тем более размытыми представали передо мной обрывки воспоминаний, и в конце концов я уже не видел в черном зеркале воды ничего, кроме собственного отражения. Гейбл был совершенно прав: никакого времени в мире не хватило бы мне тогда.
Я сожалел, что не было ни одного осязаемого предмета, напоминавшего бы мне о тех днях – и, что важнее, о той самой ночи, – поэтому, когда через несколько недель после моего возвращения Гейбл вновь появился у нас на пороге, улыбаясь все той же всезнающей улыбкой, что и в тот миг, когда он втащил меня на борт, единственным подарком, который он привез, был маленький, выкопанный с корнем кипарис. Я не знал, как его благодарить. Мое сердце тонуло в осязании. Я посадил деревце в саду, прямо под своим окном. Иногда меня будил его терпкий, многократно усиливавшийся по ночам запах, и в первый миг, когда сон еще не до конца оставил сознание, мне казалось, что я что-то вспоминаю.
Вскоре я уверился, что Диана, до сих пор не справившаяся о том, как прошло мое путешествие и что я пережил за этот месяц, просто завидует: когда бы я ни собрался полить кипарис, страдавший от испепеляющей жары последних летних дней, она всегда меня опережала.
Театр ночных теней
– Эта твоя подруга, директорская дочка…
– Да?
– Ты ей ничего о нас не рассказывал?
– Пока нет.
– Она ревнует.
– По ней это видно?
– Мне кажется, я ей не нравлюсь.
Николас закрывает глаза и опускает голову. Мы сидим на скамейке у реки. Небо заволокло облаками, распростершимися до самого горизонта, как однотонное серое покрывало, наводящими грусть и тщетно пытающимися тягаться с моим приподнятым настроением. Но, по крайней мере, неблагоприятная погода заставляет маленьких человечков отсиживаться дома. На набережной нет ни гоняющихся друг за другом детей, ни выгуливающих собак пенсионеров, ни вовсе праздношатающихся – мы одни. По поверхности воды деловито чешут камышницы, как маленькие кораблики, с острыми красными клювами, то и дело ныряя в прибрежные заросли, мгновенно исчезая в воде и тут же всплывая снова, как большие пробки.
– Зачем тебе работа в библиотеке?
– Мне нужна какая-то работа, – отвечает он, не открывая глаз. – Мои родители ни в чем не нуждаются, но они предпочитают держать меня на коротком поводке.
– Ты любишь книги?
– Мне нужна какая-то работа, – лишь повторяет Николас.
В школе мне с трудом – с гораздо большим, чем я себе представлял, – пришлось заставить себя по-прежнему не обращать на него внимания и уделять его Кэт. На него хотелось смотреть все время, не отрывая глаз. Как сейчас. Хотелось дотронуться до него, поцеловать, сорвать с него одежду там, где бы мы в тот момент ни находились: в школе ли, в кабинете, в туалете, во дворе – неважно. И пусть все смотрят. Пусть смотрит даже Кэт. Глупо считать, что то, что происходит между нами, еще долго останется незамеченным с ее стороны. Лучше сообщить ей раньше, чем она догадается сама, и наплевать, что за этим последует.
– Почему ты сменил школу?
Николас открывает глаза, поворачивается ко мне и улыбается, как будто знает, что может успокоить, убаюкать меня своей улыбкой, заставить замолчать и забыть все вопросы. Как будто знает, что взгляд его бездонных, притягательных черных глаз вводит меня в то же состояние транса, что и задушевный голос моей матери – ее незваных гостей. В этот момент я понимаю, что именно не дает мне вытянуть из него больше, нежели этот двусмысленный и в то же время абсолютно бессмысленный ответ: страх перед тем, что он оттолкнет меня, страх, которого нет у Глэсс; нехватка той настойчивости, с которой Кэт способна лезть к окружающим в душу в поисках еще не подвергнутых безжалостному осмотру белых пятен; отсутствие безошибочного чутья и трезвого ума Терезы. У меня нет ничего – или практически ничего – из этих качеств. Но все же я продолжаю засыпать его вопросами.
– Ты долго был в интернате?
– Слишком долго. Сколько себя помню.
– Но почему твои родители…
Он поднимает руку, прерывая меня на полуслове.
– Потому же, почему большинство родителей так или иначе стремится забыть о своих детях. Они не хотят иметь связанные руки. Хотят делать карьеру. Считают, что это ты виноват в том, что оказался не таким, как они хотели. Неправильной, бракованной игрушкой.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94