Не сидится хохлу на сосне у замкадочной зимней опушки… проверять не хотелось бы мне, глубоко ли гнездо у кукушки.
И они поехали.
Сергеич вел уже более уверенно, даже обогнал несколько фур, причем атеист и семит Егор каждый раз крестился, а Иван вжимал голову в плечи. Дорога до Коли заняла уже меньше времени, чем в прошлые выходные.
— Мы заплатим, — обещал другу Сергеич. — Тут такое дело: у шоты нет гражданства, он фактически нелегал. Мальчик охуенно нуждается в помощи.
— Разве я говорил про деньги? — морщился Иван. — Мне надоело наблюдать за вашими садистскими играми. Это должно прекратиться раз и навсегда.
Сергеич оставил авто на полянке с джипом, помня, как непросто было выехать в прошлый раз.
— Пошли! — скомандовал он. — Только тихо, сначала понаблюдаешь за хохленком в естественной среде обитания.
Перед яойной хатой стоял потрепанный ланос с чернявым мужиком за рулем.
— Валера, — представился чернявый Егору. — Можно автограф?
Егор не стал спрашивать, откуда его знает Валера, и написал в подставленном ежедневнике: «You can do it. С любовью, Карл».
— Учтите, я снайпер! — крикнул тонкий женский голос. Они увидели Елену с винтовкой хохла и с модной сумкой на плече. — Отошли от моего мужа, извращенцы! Я балетом занималась, так что могу вас всех отмудохать одной левой ногой!
— Зачем? — миролюбиво спросил Иван. — Давайте сядем и поговорим, как взрослые люди.
— Вы-то сядете! — завелась Елена. — Вы все в психушку сядете! Учтите, я психиаторша по второму образованию!
Валера прикрыл лицо ладонью.
Из кухонной двери вышел Нестеренко, он спокойно приблизился к Елене, схватил винтовку за ствол и вынул из ее рук.
— Увози снайпера, — кивнул он Валере. — Кстати, на будущее: чтобы стрелять, надо снять с предохранителя. Я бы показал, но рука болит.
Елена прокричала:
— Я вас не боюсь! Хватит обижать Колю! Он в сто раз лучше вас всех!
В сумке Елены завыл мобильник, звонила, видимо, свекровь. Через минуту снайперша уже садилась в машину:
— У Васи температура. Вы тут разберитесь сами, мне некогда. И хватит обижать Колю! Я вернусь и проверю!
Егор с Иваном помогли Валере выехать на накатанную дорогу.
— Это вы обижаете Колю? — осведомился Иван. — В самом деле, почему бы не прекратить его обижать?
Нестеренко не удостоил его ответом и махнул, чтобы проходили в дом.
Яойную хату Егор узнал с трудом. Все было отмыто и даже местами украшено к Новому году, на полу перед кухонным диваном появился огромный мохнатый ковер, а в кацапской спальне наконец-то наклеили обои. Голые стены на втором этаже были отштукатурены и покрашены, половицы за неимением паркета отциклеваны и покрыты лаком. Хлам был аккуратно разложен, и уже не сильно бросалось в глаза, что это именно хлам. Богатая коллекция оружия занимала северную стену помещения. Кто-то даже расставил ширмы, так что второй этаж производил впечатление японского дома. У восточной стены Егор заметил три футона[69] с педокуклой наверху и пошутил, что здесь, наверное, живет госпожа ойран[70]. Нестеренко презрительно фыркнул.
Сергеича ждал внизу баттхерт в виде Коли, режущего роллы. Он осторожно спросил, не Елена ли начала их готовить.
— Ты считаешь меня совсем жопоруким? — ответил Коля. Он производил впечатление нормального.
Иван до того ни разу не бывал в яойной хате, так что не удивлялся ничему.
— Николай, вы согласны пройти обследование? — спросил Иван.
— Нет, — ответил Коля. — Я здоров.
— Что ж, не имею права настаивать, — отступил Иван.
— Спасибо за понимание, — Коля положил последний ролл на деревянную доску и вытер руки. — Вы есть будете?
— Спасибо, я уже, — еще больше смутился Иван. — Если все в порядке, я поеду. А где тут у вас можно сесть на автобус?
На Сережу было страшно смотреть. Он был готов уничтожить Ивана за то, что позволил хохлу не лечиться. Иван знал: у друга непростой характер, Сережа физически не выносит неподчинения. Но админ и правда был в порядке, Ваня даже вспомнил старый американский фильм, где чокнутая баба заставляла врача сделать здоровой девушке лоботомию.
— Когда мне было плохо и я просил помочь, Егор вызвал скорую, а ты нет. Тоже решил, что «все в порядке»? Говно ты, а не врач!
— Хорошо, я с ним поговорю, — Коля взял Ивана за руку и увел в спальню, захлопнув новую дверь перед носом Сережи.
Иван повидал тысячи пациентов, но не знал конкретно про каждого, что он гей. В глубине души Ваня был против исключения гомосексуализма из МКБ. Он устроился на краешке огромной кровати, думая, сколько раз на ней творилось непотребство. Ему было противно, что гей держит его за руку, противно, что у гея нежные тонкие пальцы, как у девушки. Кстати, Сережины пальцы похожи на пальцы хохленка, только еще белее и нежнее. Ивана теперь выворачивало от одной мысли, что Сережа гей. Он едва заставил себя поехать в яойный дом. Елена наговорила на форуме такое, от чего седеющие волосы Вани встали дыбом. Он решил, что еще немного — и здесь произойдет убийство. Что хохленок дошел до ручки и готов расстрелять всех в радиусе нескольких километров. Он даже привез хохленку пачку сонапакса и несколько бланков для рецептов, чтобы выписать на месте.
— У меня бывают сильные мигрени, — пожаловался Коля. — Виски болят, не могу спать. Димочка меня постоянно шпыняет, а когда я пытаюсь защищаться, он меня бьет. Или говорит хуйню, от которой жить не хочется.
Коля снял джемпер, Иван чуть не крикнул «Не надо!», но понял, зачем это. Все руки хохленка были в шрамах, живот и спина — в гематомах и сигаретных ожогах, на боку виднелся след с того самого дня, когда хохленка подожгли на Майдане.
— Вы понимаете, что на моем месте любой здоровый человек может ебнуться? Дима меня и плеткой хуярит, и всем остальным.
— Ну так беги от этого мудака! — не выдержал Иван. — Что ж ты ему позволяешь?
— Иногда мне хочется прострелить Диме голову. Но это же Дима, понимаете? У него просто такой характер, на самом деле он очень добрый и заботится обо мне.
