Пусть обойдут его тревоги, Печаль в надежду превратится, И будут добрыми дороги, И тот, кто страждет, исцелится. * * *
Северный Дейн славился мягким климатом и огромными сочными пастбищами. В отличие от него, Корвин был гористым и прохладным. Ландшафт его представлял череду спусков и подъемов, густо окаймленных корабельными соснами. Караван решил не заезжать в крепость лорда Корвина, а как можно дольше оставаться на территории Дейна и перейти границу там, где ее пересекала река Неру. Оттуда они собирались следовать вдоль течения через Корварские горы, а в самой северной их точке свернуть на восток к бухте Бриссон, которая разделяла две провинции.
Это был наиболее простой путь, изобилующий водой и пищей для животных, но он же означал и возможную встречу с вольгарами. Птицелюди спаривались, но не размножались – следование инстинктам не давало плодов. Гнезда чудовищ пустовали, а их единственный творец погиб. Неспособных обзавестись потомством, терпящих беспрестанный голод, их нещадно истребляли, и число птицелюдей уменьшилось в десятки раз. Однако Кель не обманывался на этот счет: угроза по-прежнему существовала.
Женщинам, которые должны были прислуживать Саше, быстро нашли другую работу. Королева довольствовалась собственной компанией и не нуждалась в помощи – в этом Саша не изменила старым привычкам. Серый жеребец с умными глазами и мягкой поступью уверенно нес ее через скалы, но Кель все равно постоянно проверял седло, упряжь и копыта. Он чувствовал бы себя спокойнее, если бы Саша ехала с ним на Луциане, но теперь это было невозможно.
Она все же переменилась: выпрямилась и будто надела невидимую броню, призванную защитить ее прошлое. А может, это воспоминания вернули ей стены, которые она некогда была вынуждена возвести. Она казалась подавленной и замкнутой, словно бы поглощенной видениями прежней жизни, и Кель пожалел, что не может заглянуть к ней в голову, чтобы стать ближе хоть таким образом.
Похоже, его люди тоже поняли, что перед ними уже не прежняя Саша, не та девочка, что спала у ног командира и следовала за ним по пятам. И это было по-настоящему странно. Из рабыни Саша в одночасье стала королевой, но такой взлет оказался скорее бременем, чем благословением. Она сторонилась компаний и перед сном подолгу вглядывалась в мерцающее небо, словно ее звезда все еще была там и подмигивала ей с высоты. Падриг держался рядом, но Кель больше ему не доверял – и не рассчитывал, что старик сумеет защитить ее от ночных опасностей. Перед отбоем он выставлял двух дозорных – один присматривал за лагерем, другой лично за королевой, – и никогда не отходил далеко, пускай эта иллюзия близости и разрывала ему сердце.
Однажды Кель проснулся от ее руки на своем плече и на мгновение забыл, что они давно не на Яндарианской равнине. Он рывком сел, притянул Сашу к себе – и она на мгновение расслабилась в его объятиях, прижавшись губами к виску. Когда она отстранилась, в глазах ее метались тревожные предчувствия, и Кель машинально пригладил рыжие волосы.
– Нужно свернуть лагерь, капитан, – сказала она.
– Что ты видела?
– Камни падают, – ответила Саша в странном оцепенении, словно булыжники стучали вокруг прямо сейчас. Но ночь казалась тихой, а обрыв – мирным.
Кель не торопил ее, давая собраться с мыслями. Девушка на мгновение прикрыла глаза, а когда снова подняла взгляд, в нем не было и следа дремоты.
– Я не знаю, когда это случится, – продолжила она. – Луна будет ниже.
Она прочертила линию по небу, отмечая путь светила, а затем обернулась к маячащим во тьме скалам.
– Думаю, время еще есть. Но я видела этот утес. – И Саша указала на каменную стену, которая нависала над их стоянкой. Сегодня они ночевали на окруженной деревьями поляне, под отдаленный гул реки Неру.
Кель немедленно поднялся и, не тратя время на объяснения, принялся будить караван и запрягать лошадей. Вскоре усталый отряд двинулся прочь от Корварских скал, хотя глаза людей то и дело возвращались к покинутому месту. В лунном сиянии горы напоминали хищного зверя, только и ожидающего возможности соскочить с обрыва и похоронить их всех под своим весом.
