— Адалина?..
Мой голос звучит как чужой. Я подхожу к ней.
— Что ты наделала? — говорит она в отчаянии.
— Мне так жаль, — я все еще в шоке, — это был несчастный случай.
Портрет падает на пол. Человека на нем не узнать. Рама расплавлена, холст почернел, углы его завернулись. Остался только один глаз, зеленый, пронизывающий, он сверкает, как драгоценный камень на дне океана. Этот глаз будто смотрит на меня, и я мгновенно его узнаю. Это тот мужчина, которого я видела на картине в первый день в Барбароссе, — наверное, это муж Вивьен.
— Как будто мало с нее того, что она уже потеряла его однажды, — шепчет Адалина.
Я не знаю, что сказать. Все это так нелепо, что мои извинения только подчеркнут глупость происходящего. Все, что я могу сказать в свою защиту, будет звучать странно.
— Я разговаривала с Сальваторе… — начинаю я.
Она поднимает голову, глаза полны ярости:
— Что он сказал?
— Ничего, — я делаю шаг назад, — он… Я все равно его не слушала.
— Хорошо. Он не знает, что говорит.
Она говорит не так, как обычно, словно передо мной другой, незнакомый человек. Быть может, дело в воцарившемся вокруг мраке, в отчаянии. На ступеньках лужи, со стен стекает вода.
— Он напугал меня, — говорю я, — я уронила свечу, и она…
Она пристально смотрит на портрет. На лицо, которое когда-то было там. Пламя успело уничтожить чехол на нем и повредить другие, дав мне возможность взглянуть на изображенных на них людей. Вивьен с ее кинематографической красотой не спутаешь ни с кем. На другом портрете, еще частично покрытом тканью, — женщина с темными волосами и пылким пристальным взглядом. Мне кажется, что они с Вивьен одного возраста, но в остальном сложно найти более не похожих друг на друга людей. У нее блестящие волосы и дерзкий взгляд, будто без слов сообщающий дурные вести. У нее есть нечто общее с мужчиной, с Джио, это добавляет ясности. И уверенности.
— Мне нужно поговорить с Вивьен, — произношу я, — все ей объяснить.
— Это невозможно объяснить, — категорично говорит Адалина.
— Я чувствую себя очень плохо.
— Не так плохо, как будет ей. — Голос Адалины на секунду становится тише, но она тут же снова его повышает: — Ты сделаешь только хуже. Я расскажу ей, что случилось.
— Я действительно думаю, что мне стоит…
— А я так не думаю.
Я хватаюсь за соломинку. Возможность поговорить с Вивьен могла бы дать мне шанс остаться здесь. Пересказ случившегося Адалиной лишит меня такой возможности. С тем же успехом можно начинать собирать вещи уже сейчас — и это именно то, чего я заслуживаю. Этот портрет не просто холст и краска, он — все, что осталось у этой женщины, символ жизни, которой больше нет.
Внезапно старинная люстра над нашими головами зажигается. Как прожектор, она освещает весь хаос, который принесла эта ночь.
Адалина поднимается и снимает портрет мужчины со стены. Она держит его бережно, прикрывая одной рукой. Весит он немало, я вижу, как ей тяжело, но знаю: предлагать помощь бессмысленно. Уставшая, она тяжело поднимается по лестнице.
— Приберись, — сухо бросает она мне, не оглядываясь. Слышно, что она задыхается. — Сделай так, чтобы не осталось и следа от случившегося.
Она не дожидается моего ответа, да мне и нечего сказать.
* * *
— Там всегда был ребенок?
Макс приносит мне кружку чего-то теплого, чтобы согреть руки. Я дрожу. Я не знала, куда еще пойти, и, как только увидела его, слова хлынули из меня потоком. Случайная встреча с Вивьен пугает меня настолько, что я не могу оставаться в Барбароссе. В то же время меня охватывает ужас при мысли о встрече с Адалиной, которая сообщит мне новость о моем увольнении, но это слишком мягко сказано — на самом деле меня выгонят прочь без сожаления.
— Если верить Сальваторе, — уточняю я, — но он был не в себе, мне кажется, он собирался сделать что-то со мной.
— Зачем ему это нужно?
— Не знаю, — кружка в моей руке трясется, и я ставлю ее на стол. — Макс, я ничего не знаю. Кроме того, что они собираются избавиться от меня. Что я буду делать тогда? Куда мне идти? Домой мне нельзя — нельзя!
Макс сидит напротив и смотрит на меня ласковыми карими глазами. Когда я явилась, он красил стену, и сейчас его футболка покрыта белыми пятнами. Даже в своем нынешнем лихорадочном состоянии я замечаю, как она контрастирует с загаром на его мускулистых руках. Он крепче, чем мужчины, которые мне нравятся — если можно так назвать Джеймса. Я ловлю себя на этой мысли с удивлением — всего месяц назад я и подумать не могла о романе в будущем.
— Почему тебя так пугает возвращение в Англию? — спрашивает он.
— Не пугает. Мне просто нужны деньги.
— Разве твоя семья не хочет увидеть тебя?
— Они уже насмотрелись, — я бессовестно вру, и, судя по выражению лица Макса, ему известно об этом.
Я вспоминаю волну скандальных статей, захлестнувшую британские новости, и содрогаюсь. В Барбароссе мне удалось забыть о них ненадолго — замок как будто не принадлежит настоящему миру. Там о чем угодно можно забыть. Но когда меня прогонят оттуда, мне придется встретиться с реальностью — с семьей, с друзьями, с… жизнью.
— Что происходит, Люси?
Он спрашивает так ласково, что на секунду я думаю, что могу рассказать ему все. Но в нашей дружбе мне больше всего нравится, что она дает мне возможность побыть другой. Чистой, прекрасной. Такой, как я мечтала.
— Я не могу тебе рассказать, — говорю я, уставившись на свои руки.
— Можешь. — Его взгляд серьезен. — Правда можешь.
В дверь стучат, момент, к моему облегчению, упущен. Макс не двигается с места, и я начинаю переживать, что он не станет открывать, но стук повторяется, на этот раз сильнее. Он нехотя встает:
— Лучше подойти.
Я вздыхаю с облегчением, только когда он выходит из комнаты. Ситуация тупиковая. Я хочу узнать Макса поближе, хочу видеться с ним и проводить время вместе, но каждый раз понимаю: рано или поздно я должна буду признаться, кто я на самом деле, и что тогда? Я морочу ему голову, создаю о себе ложное впечатление, и это делает меня в его глазах обманщицей. Сначала подлая измена, теперь обман.
Я слышу, как Макс говорит с кем-то. Голос принадлежит женщине, слов не разобрать, но в этом и нет необходимости — он возвращается в комнату.
— Это к тебе, Люси, — произносит он.
Вслед за ним входит женщина. Молодая привлекательная брюнетка улыбается мне.
— Люси Уиттекер? — спрашивает она.
Англичанка. Сердце замирает.
— Элисон Куни, — представляется она, — корреспондент Onlooker. Я узнала, что вы живете в замке Барбаросса, и нашла вас здесь. Хочу дать вам возможность высказаться прежде, чем это сделает кто-то еще.
