Я растаял, растёкся, разлился, По обветренным мостовым. За бордюры заветрился, скрылся, Не спасён сомненьем своим. Нет спасенья в белёсом покое, Не растоптанном сотней ног. Мне сырой оголённой судьбою Точно вымерен первый срок. Первый свет мой её не ослепит, И в неравном померкнет бою, Её мертвенным вздохом согретый Свою яркую жизнь пролью.
Правильная географическая фигура из точки и двух лучей, расходившихся под идеальным прямым углом, превратилась в громоздкий и тяжёлый многоугольник. Ирин молодой человек не очень меня беспокоил — хотя я иногда и видел его на улице, стараясь не сталкиваться лицом к лицу, он не играл серьёзной роли в моей жизни. А вот Диана стала нашей неизменной спутницей. Мы вместе гуляли после школы, пили у меня чай и даже ездили в гости к Артуру (ему пришлось стерпеть брезгливую гримасу, когда он поставил свой «Шабаш», больше музыка в присутствии Дианы не включалась).
Единственное время, когда мы с Артуром оставались вдвоём, выпадало на прогулянные уроки — Диана училась хорошо и ходила на все занятия. Но и в эти моменты, которых я с нетерпением ждал, девушка Артура незримо присутствовала с нами, поскольку разговоры велись только о ней.
Собственно говоря, разговором это сложно было назвать — говорил в основном Артур, а мне приходилось криво улыбаться или закатывать глаза, если он выдавал очередные «шокирующие» меня скабрёзности.
«Понимаешь, Тёма, она такая красивая, что прямо вот духа не хватает. Мне её хочется обнять и трогать её всюду»; «Мне кажется, она очень нежная.
Но целка. Не понятно, будет от неё толк или нет. Но, блин, ты видел ноги какие? Это же можно умереть, какие ноги»; «Диана вчера ничего была, нет?
Мне показалось, что не в настроении. Злая какая-то»; «Как ты думаешь, если я буду настойчивей, она мне даст, наконец?»
Я не стал пугать Артура последствиями раннего начала половой жизни.
Впрочем, я был уверен в порядочности Дианы, она не казалась легкодоступной. Но, в крайнем случае, решил я, помимо всех остальных пороков, которые рано или поздно сгубят моего друга, этот будет ещё одной каплей, пусть даже и последней. Он и так уже курит и пьёт пиво, так что одним минусом больше, одним меньше… Я сам-то тоже только с виду такой правильный, а на самом деле каждый вечер регулярно занимаюсь тем, что тоже рано или поздно даст о себе знать.
Однажды откровения Артура стали не просто неумеренными, а перешли ту черту, которая в течение долгого времени позволяла мне сохранять спокойствие. В один из дней, когда вместо физкультуры мы лежали у меня, Артур начал своё извечное:
— Ты видел, в какой она юбке сегодня пришла? Бля, это ж охуеть, какая юбка. Обкончаться можно. Прямо чуть трусы не видно. Я прям когда думаю о ней, то не могу, воздуха не хватает. У меня прям встаёт сразу, — он замолчал, тяжело дыша, но тут же продолжил, — слышь, Тёмыч, давай подрочим вместе?
От этого предложения «воздуха не хватило» у меня. Я затаил дыхание, ожидая, что последует за этими словами. Артур лежал, не шелохнувшись. Я повернулся и посмотрел на него:
— Ты с ума сошёл?!
— А чё? Мы ж не пидорасы, просто подрочить охота, не могу ждать до дома, — он осёкся, поняв, что на этот раз я не играю. — Ну ладно, ладно, ништяк, чел, не расстраивайся, я пошутил.
Я представил, как бы это выглядело со стороны, и не смог больше лежать рядом с Артуром, пришлось встать и пойти на кухню заваривать чай. Я надеялся, Артур подумает, что я ушёл, потому что был крайне возмущён, но, казалось, он правильно понял мою реакцию.
Почти каждый раз теперь, когда мы оставались одни, Артур щутил на эту тему или просто провоцировал меня. Он мог подойти сзади, обнять меня и засунуть руки в карманы моих брюк. Я обычно стоял, не шевелясь, несколько мгновений, чуть-чуть дольше, чем позволяли выдуманные мной нормы приличия, по спине пробегала дрожь удовольствия и страха, но потом всё-таки толкал его локтем и говорил что-то типа «Артур, перестань паясничать».
Когда я оставался один после таких его «шуток», я представлял себе, что я не оттолкнул его, что он нашёл в моих карманах то, что было так близко от его рук. И это всегда заканчивалось тем, что я в очередной раз убеждался: я не только окончательно испорчен, но и глубоко порочен.
Его отношения с Дианой тем временем развивались довольно быстро, и однажды он объявил мне:
— Тёма, всё, короче, получилось. Такого траха у меня никогда не было.
Она, короче, прикинь, на самом деле целка была, так что всё там такое узкое, что прямо сразу кончаешь.
Я криво улыбнулся, хотя вместо радости за друга во мне бушевали совсем другие чувства. Я только сейчас понял, что до последнего надеялся, что у Артура и Дианы ничего не выйдет в постели. Это было странно, ведь я нимало не претендовал на место Артура, мне была безразлична Диана, и наша дружба с Артуром оставалась прежней, независимо от того, спали они вместе или нет. Если уж Диана появилась в нашей жизни, то этот интимный момент ничего не менял. Наоборот, судя по тому, что «трах», как говорил Артур, был одной из основных причин, заставлявших его ухаживать за Дианой (то есть, о любви речи не шло), и как скоро это свершилось, конец их отношений был не за горами. Так говорил здравый смысл. Но логика была бессильна перед тем, что мне было физически неприятно думать или тем более слушать обо всём этом.
