— В сущности, теми же — чернильные пятна, сортировка шерсти, некоторые другие тесты.
Паре заглянул в записи.
— Вы слышали, как доктор Вейли свидетельствовал о том, что подсудимый в момент совершения преступления был вменяем в правовом и медицинском смысле?
— Я слышал его показания, сэр.
— Вы знаете о том, что доктор Вейли ранее работал полицейским психиатром в городе Лос-Анджелесе, а также служил в Медицинском корпусе армии?
— Я знаю о квалификации доктора Вейли, — точно защищаясь, ответил Турлоу, и в его голосе послышалось одиночество.
Келексель почувствовал непрошеную симпатию к туземцу.
— Видишь, что они с ним делают? — спросила Рут.
— Какое это имеет значение? — спросил Келексель. Но в этот самый миг он осознал, что судьба Турлоу имеет огромное значение. И именно потому, что Турлоу, несмотря на то что рушилась вся его жизнь, и он знал это, все же оставался верным своим принципам, не было никаких сомнений в том, что Мэрфи ненормален. Фраффин сделал его ненормальным — с особой целью.
«Я был этой целью», — подумал Келексель.
— Тогда вы слышали, — сказал Паре, — медицинское свидетельство эксперта, исключающее любой элемент органического повреждения мозга в этом случае? Вы слышали, что эти квалифицированные врачи свидетельствовали, что подсудимый не выказывает никаких маниакальных наклонностей, что он не страдает в настоящий момент и никогда в прошлом не страдал состоянием, которое с юридической точки зрения может быть описано как невменяемость?
— Да, сэр.
— Тогда вы можете объяснить, почему вы пришли к выводу, противоречащему мнению этих квалифицированных врачей?
Турлоу вытянул ноги, твердо поставил их на пол, положил руки на подлокотники кресла, наклонился вперед.
— Это очень просто, сэр. О компетентности врача в психиатрии и психологии обычно судят по результатам. В этом случае я могу подкрепить мою противоположную точку зрения тем фактом, что я предсказал преступление.
Лицо Паре залила краска гнева.
До Келекселя донесся шепот Рут:
— Энди, ох, Энди… ох, Энди…
Ее голос неожиданной болью отозвался в груди Келекселя, и он прошипел:
— Замолчи!
Паре снова сверился с записями, затем сказал:
— Вы психолог, а не психиатр, верно?
— Я клинический психолог.
— Какова разница между психологом и психиатром?
— Психолог — это специалист по человеческому поведению, не имеющий медицинской степени. Он…
— И вы не согласны с людьми, которые имеют медицинские степени?
— Как я сказал ранее…
— Ах да, ваше так называемое предсказание. Я читал этот отчет, мистер Турлоу, и хотел бы сказать вот что: разве не правда то, что ваш отчет был сформулирован таким языком, который мог быть истолкован по-разному, — иными словами, он был неоднозначным?
— Он мог бы показаться неоднозначным лишь тому, кто незнаком с термином психотический срыв.
— И что же такое психотический срыв?
— Крайне опасный отрыв от реальности, который может привести к актам насилия, подобным тому, который рассматривается в данный момент.
— Но если бы преступление не было совершено, если бы обвиняемый излечился от приписываемого ему заболевания, которым, по вашим словам, он страдает, мог ли ваш отчет быть истолкован как предсказание этого?
— Без объяснения, почему он излечился, не мог бы.
— Тогда позвольте мне спросить вот что: разве насилие не может иметь других объяснений, кроме психоза?
— Разумеется, может, но…
— Разве не верно то, что «психоз» — термин спорный?
— Разногласия во мнениях существуют.
— Разногласия, подобные тем, которые были в свидетельских показаниях?
— Да.
— И любой рассматриваемый акт насилия может быть вызван причинами, отличными от психоза?
— Конечно, — покачал головой Турлоу. — Но в бредовом состоянии…
— Бредовом? — уцепился за слово Паре. — А что такое бред, мистер Турлоу?
— Бред? Это род внутренней неспособности восприятия действительности.
— Действительности, — сказал Паре. И вновь обратился к Турлоу. — Скажите мне, мистер Турлоу, вы верите обвинениям подсудимого в отношении его жены?
— Нет, не верю.
— Но если бы обвинения подсудимого имели под собой реальную почву, изменило бы это ваше мнение о его бредовом состоянии, сэр?
— Мое мнение основано на…
— Да или нет, мистер Турлоу! Отвечайте на вопрос!
— Я и отвечаю на него! — Турлоу усилием воли заставил себя откинуться назад в кресле, сделал глубокий вдох. — Вы пытаетесь очернить репутацию беззащитного…
— Мистер Турлоу! Мои вопросы предназначены для того, чтобы выяснить, разумны ли обвинения подсудимого в свете всех свидетельских показаний. Я согласен, что они не могут быть доказаны или опровергнуты деянием обвиняемого, но разумны ли эти обвинения?
Турлоу сглотнул, затем спросил:
— Разумно ли было убивать?
Лицо Паре потемнело. Его голос звучал тихо и неумолимо:
— Пора прекратить играть словами, мистер Турлоу. Будьте так добры сказать суду, не имели ли вы иных отношений с семьей обвиняемого, кроме отношений… психолога?
Турлоу с такой силой вцепился в подлокотники кресла, что костяшки его пальцев побелели.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Разве вы не были некогда помолвлены с дочерью обвиняемого?
Турлоу молча кивнул.
— Выражайтесь отчетливей, — сказал Паре. — Так были?
— Да.
За столом защиты Бонделли встал, взглянул на Паре, перевел взгляд на судью.
— Ваша честь, я возражаю. Вопрос не по существу.
Паре медленно повернулся. Он тяжело оперся на свою палку, сказал:
— Ваша часть, присяжные имеют право знать все факторы, которые руководили этим экспертом при принятии решения.
— Каковы ваши намерения? — спросил судья Гримм. Его взгляд поверх головы Паре был устремлен на присяжных.
— Дочь обвиняемого не может быть вызвана для дачи свидетельских показаний, ваша честь. Она исчезла при загадочных обстоятельствах, сопутствовавших смерти ее мужа. Этот эксперт оказался в непосредственной близости, когда муж…
— Ваша честь, я возражаю, — Бонделли стукнул по столу кулаком.
Судья Гримм поджал губы. Он взглянул сначала на профиль Турлоу, затем на Паре.
