— И прямо над нами. О Господи… Хилл! Опять!
Королева закрыла глаза. Эбигейл знала, что, опасаясь стихийных бедствий, Анна всякий раз вспоминает о причиненном отцу зле и думает, что на нее обрушивается проклятье.
— Мадам, это просто-напросто буря.
— Надеюсь, Хилл, она не причинит ущерба беднякам.
— Если что случится, мы подумаем, чем им помочь.
— Да-да, Хилл.
— Мой ангел. Моя дражайшая. — Георг ворвался в спальню, на нем был халат и парик, надетый небрежно, впопыхах. Он тяжело дышал. — Что это? С тобой ничего не случилось, мой ангел? Слава Богу. Слава Богу.
— Ничего не случилось, Георг. При мне Хилл. Не волнуйся, дорогой. Как бы не начался приступ астмы. Мэшем? Его высочество тепло одет? Я не хочу, чтобы он простудился.
— Да, ваше величество. На нем теплое белье.
— Мэшем, — сказал принц, — надо чем-нибудь согреться.
— Да, ваше высочество.
— Хилл, — сказала Анна, — подай его высочеству бренди. О Господи, кто там кричит?
Кричали какие-то фрейлины, напуганные грозой.
— Приведи их сюда, Хилл. Побудем здесь все вместе.
Эбигейл повиновалась и всю ту жуткую ночь не отходила от королевы.
Такой страшной ночи Эбигейл еще не переживала. Яростный ветер утих лишь к утру, успев нанести чудовищный ущерб.
Улицы были в руинах, по Темзе плыли всевозможные обломки, в Северном море пострадали многие корабли.
Королеве целыми днями докладывали о нанесенном уроне. Буря уничтожила пятнадцать военных кораблей, пошли ко дну сотни торговых судов и суденышек; вода затопила даже удаленные от моря участки земли, реки разлились, много домов оказалось разрушено.
Такой бури никто не мог припомнить, все молились, чтобы подобное не повторилось.
Особенно пострадала южная часть Англии. Говорили, что в Лондоне сильнее всего досталось Сент-Джеймскому дворцу: ветром снесло дымовые трубы и целые участки ограды. Вековые деревья в парке были вырваны с корнем и разбросаны словно бы какой-то гигантской рукой.
— Теперь уже ничто не будет прежним, — сказала королева.
Потянулись печальные дни, постоянно поступали вести все о новых несчастьях.
Анна с ужасом узнала, что во дворце епископа Батского и Уэльского обрушились все трубы, а сам епископ и его жена погибли в кровати.
— Какое несчастье, Хилл! Прямо-таки светопреставление.
Затем пришло сообщение, что строящийся Эддистоунский маяк снесло в море вместе с его зодчим, мистером Уинстенли.
— Прямо-таки светопреставление, — повторяла королева.
Эбигейл, знавшая об угрызениях совести Анны, не упоминала о том, что терзало ее — об измене отцу. Вместо этого она сказала:
— Мадам, вы наверняка поможете тем, кто пострадал от бури.
— Конечно, Хилл.
— И, может, отслужите молебен, возблагодарите Бога за то, что сохранил нас во время этого бедствия, и попросите не насылать больше подобных.
— Да, Хилл, непременно. Непременно. Отслужить молебен мы должны.
Таким образом, мысли королевы обратились от воображаемого проклятья к добрым делам.
— Ваше величество, — сказала Эбигейл, — на улицах вас стали называть доброй королевой Анной.
Стало быть, добро может исходить из зла. Буря была ужасной, но она помогла людям понять, как сильно печется королева об их благополучии.
Анна вызвала к себе Годолфина, и они решили объявить по всей стране траур с соблюдением поста и особыми церковными службами.
— Хилл, — сказала она, когда девушка массировала ей больные ноги, — иногда я думаю, что добро может исходить из зла.
— Вы несомненно правы, мадам.
Вскоре после бури пришла весть, что эрцгерцог Карл Австрийский собираясь в Испанию, где претендует на трон, намерен провести несколько дней в Англии.
Карла провозгласили королем Испании в Вене. В октябре он встретился с Мальборо в Дюссельдорфе. Там он преподнес герцогу шпагу с инкрустированным бриллиантами эфесом и горячо поблагодарил за все свершенное.
Поэтому требовалось, чтобы в Англии гостя встретил Мальборо. Сара очень обрадовалась этому. Какие б успехи или неудачи ни выпадали на их долю, для обоих самыми радостными были периоды совместной жизни. Кое-кто мог бы злобно сказать — Джону Черчиллу повезло, что ему не приходится постоянно жить с Сарой; мог бы намекнуть, что их счастье в браке — которого никто не мог отрицать — основано на долгих отсутствиях герцога, но так или иначе, они во время этих коротких встреч бывали счастливы.
Сара бесилась из-за несговорчивости королевы, упрямства дочери Мэри, стремившейся — в своем несознательном возрасте — вступить в совершенно неподходящий брак. Ее раздражало все: нелепость присвоения дворянства корсажникам; нежелание зятя, Сандерленда, повиноваться, подозрения относительно Роберта Харли и Сент-Джона, хотя Маль и Годолфин были о них очень высокого мнения. И все же она несказанно радовалась пребыванию мужа дома.
Мальборо тоже радовался. Герцог был одним из первых честолюбцев на свете. Умом его владели военные дела; он жаждал продолжать войну. Однако находясь вдали от Сары, только и мечтал оказаться рядом с женой. Никто, кроме него, не видел ее мягкой, доброй, нежной. Всем этим Сара одаривала лишь одного человека.
Мальборо и герцог Сомерсет отправились в Портсмут встречать Карла Австрийского. Было решено, что принц Георг поедет в Петуорт, в особняк Сомерсета, поприветствует там гостя от имени королевы и привезет его в Виндзор.
— Признаюсь, — сказала Анна, — меня беспокоит, как перенесет мистер Морли путешествие в это время года.
— Оно пойдет ему на пользу, — возразила Сара, наблюдавшая при дворе за приготовлениями к приезду эрцгерцога.
— Но вы же знаете, миссис Фримен, как страдает он в эту зиму от астмы. У него за два дня трижды шла кровь, и помогли ему только пузыри со льдом.
— Мистеру Морли полезно будет немного расшевелиться.
— Дорогая миссис Фримен, у вас прекрасное здоровье, и вы не всегда понимаете состояние других.
Сара позволила появиться на своем лице легкому раздражению.
«Хилл поняла бы мое беспокойство», — подумала королева и тут же отогнала эту мысль. Это было предательством дорогой миссис Фримен, наконец-то вернувшейся ко двору. Прежнего покоя не стало, но как энергична Сара, какое удовольствие видеть эти сверкающие, надменные глаза и слушать злобные выпады, слетающие с ее языка. Какой бодрой чувствуешь себя рядом с нею. И как она красива! Всякий раз поражаешься, видя ее нарядившейся к торжественной церемонии, с белокурыми волосами, ниспадающими на плечи.
Все же Анна беспокоилась о Георге. Ей хотелось, чтобы миссис Фримен прониклась сочувствием к нему: после бури состояние дорог было ужасное.
