Без даты
Я готовился ко сну, когда в мою пещеру заявился незваный гость. Огромная пятнистая кошка с бельмом на левом глазу. Холера, откуда она только здесь взялась? Наверное, учуяла запах мяса. Или я занял ее убежище. Я пригрозил ей топором, но она не собиралась отступать. Может, как и мне, ей терять было нечего?
Она двинулась на меня, прижимаясь к земле, оскалив пожелтевшие обломленные клыки. Сил на прыжок у нее, видимо, не было, и все, что она смогла – это рвануть ко мне и цапнуть за ногу чуть выше колена.
Это было последним, что она сделала.
Я раскроил ей череп топором, одним точными ударом. Зашипев, она отлетела к стене, дергаясь в конвульсиях, а через несколько секунд умолкла навсегда. Йозеф сопровождал наш непродолжительный бой прерывистым хохотом.
Ее шкура была теплой, а кровь горячей. Вспоров кошачье брюхо, я вынул из груди дрожащее сердце и впился в него зубами, высасывая пульсирующие волны крови, сладкие, как майский мед. После я освежевал ее и, сбросив верхнюю одежду, закутался в шкуру, пока та еще была горячей. Вряд ли такая роскошь подвернется мне когда-нибудь еще. С какой же завистью таращился на меня безумный Фишель. Ты ожидал увидеть другой исход схватки, да?
* * *
Кошачье мясо оказалось дрянным, жестким и вонючим. Но горячим, и это перечеркивало все его недостатки. Возможно, я сменил бы свой дальнейший рацион, но у меня больше не осталось соли. А теперь еще появилась и рана от клыков на ноге.
Остатки алкоголя ушли на дезинфекцию. И теперь я думаю, что зря. Не все ли равно, сколько зараз меня убивают?
Постоянно сплевываю слюну. Чувствую, что, если проглочу, то вырву все съеденное. А этого я не могу себе позволить. Мне нужны силы.
Из какой преисподней явилась эта сука? Проклятая тварь, теперь я хромаю.
Без даты
Рана напухла и теперь беспокоит меня больше, чем кашель и несварение. Вокруг дырок образовались темные круги. Это ведь плохо?
Опять молился. Мне кажется, или после этого становится лучше?
Эффект плацебо. Почему я о нем вспомнил? Но, говорят, работает. На всех, кроме мертвых. А, значит, и на меня.
Господи, благослови же пищу, ниспосланную мне!
Без даты (страница перечеркана)
Отдых ничего не дал. Кости ломит от холода, согреться абсолютно невозможно. Если бы только дрова не промокли. Если бы дохлый язычник взял их побольше. Если бы мне встретилась еще одна хижина… Сколько бы времени мне понадобилось, чтобы просохнуть? Сколько времени дождь позволил бы мне находиться в ней? Или я мог бы убить еще одну кошку, если бы та пришла. Убить, съесть сердце и согреться в ее шкуре, горячей от крови. Или в шкуре Жабы. Какая разница?
Воздух сырой, как сама вода. Я буквально дышу жидкостью. В таких условиях мне больше подошли бы жабры, а не легкие. Еще пару дней, и я их выплюну. Рана нарывает, каждый привал я снимаю с ноги корку из сукровицы и гноя.
Нужен длительный отдых, но останавливаться я не могу. Море меня догоняет. Я должен идти.
Отдам руку за чашку горячего… чего угодно. Не откажусь от кошачьего сердца.
* * *
Йозеф поет песни. Это, мать его, что, корейский?
Какого хрена? Почему бы тебе просто не сдохнуть, чертов ублюдок, и не оставить меня в покое с чистой совестью?
Нет, погоди. Почему ты решил, что моя совесть не чиста перед тобой? Объясни мне, урод, почему я не могу сбросить тебя прямо здесь? Что мне мешает? Какие нормы морали, или любого другого дерьма, должны меня остановить? Я отрекся от всех принципов, когда занес топор у того завала, или ты забыл? Так что препятствует мне теперь?
Что такого ты сделал для меня, чтобы сейчас я просто не выбросил тебя в глотку морю? Накормил? Я кормлю тебя уже месяц, ублюдок! Надежду дал? Вот где твоя надежда! Я драл ее в задницу во всех известных мне позах. Ты не дал мне ничего. И это из-за тебя я здесь. Так по какой причине я должен тебе хоть минуту своего внимания?
От тебя воняет, как от дохлятины. Странно, что дохлятина еще и поет.
Завтра я пойду один.
Без даты
Это случилось, когда нам было лет по десять. Мальчишки, второй или третий класс. Нас было пятеро – я, Фишель и трое из параллельного. Из них я помню только Давида. Длинный хитрожопый блондинчик, дружить с которым Йозеф счел полезным.
По дороге в школу нас пригрела весна, и вместо уроков мы решили пойти на луга. Вернее, решил Давид, а все остальные с ним согласились.
Вдалеке, за лугом, стоял цементный завод. Дымящие трубы, похожие, скорей, на громадные терриконы, возвышались над зеленым полем и притягивали детское воображение как магнитом. Все их видели, но никто рядом с ними не бывал. А нам всем тогда было известно, что там всегда не так, как здесь. Путешествие обещало быть увлекательным, и, скорей всего, таким бы и получилось, если бы, переходя ручей, я порезал ногу битым стеклом.
Одного из приятелей длинного стошнило – столько крови никто из нас еще не видел. Понятное дело, что идти дальше сам я не мог. Йозеф остался со мной, а Давид с компанией ушли назад в город, чтобы позвать на помощь.
Мы просидели у ручья до самого вечера, но никто за нами так и не пришел. Блондинчик, обделавшись от перспективы оказаться виноватым, решил не рассказывать никому о случившемся. Своя задница для него всегда была на первом месте. Йозеф донес меня домой, когда уже стемнело.
– Это я повел Станика в луга, – сказал он моей матери. – Я виноват, не он.
Хренов герой. Теперь уже не узнать, выпендривался ли он или действительно хотел помочь…
Что я могу еще добавить?
Надеюсь, когда-нибудь ты прочтешь эти строки и обвинишь меня в эгоизме. Скажешь мне в лицо все, что думаешь. Но сперва мы доберемся до базы, где я отмою тебя от дерьма, грязи и вони. Это обязательно случится. И никак иначе.
Когда-нибудь все закончится, дружище. Даже этот дождь.
Без даты
Рана на ноге открылась, без остановки кровоточит. Разорвал запасные штаны, перетянул рану сверху и снизу лоскутами, чтоб хоть как-то заглушить боль. Если не остановить воспаление, скоро я не смогу идти.
Не могу думать ни о чем, кроме боли и сна. Легкие горят (от высоты?). Не уверен, может ли воздух быть разреженным так близко к уровню моря. Может, в училище и говорили об этом, но я уже ничерта не помню. Гребаный полковник Дворжек. Надеюсь, тебя сожрала самая голодная акула.
Вода всё прибывает… я должен дви… дальш…
Это моя посл. запись. Черн. заканчива…
10? мая
Мы добрались!
Я не поверил своим глазам, когда за поворотом мне явился не очередной виток этой, казавшейся бесконечной, дороги, а широкое плато, где располагалось трехэтажное кирпичное здание, увенчанное множеством антенн, серые арки ангаров и неистово трепещущие на ветру флюгеры.
