Они находились на узкой, мрачной улице со старыми домами. Не успел экипаж окончательно остановиться, как виконт резво открыл дверцу и соскочил на землю. На нем была подбитая бархатом накидка из сукна с золотыми кистями, под ней — парадное одеяние, голову покрывала серая касторовая шляпа. У входа в трехэтажное здание его ждал строго одетый господин средних лет с горделивой осанкой. Виконт обеими руками пожал мужчине руку, после чего вручил пакет с сургучными печатями. Обменялся с ним несколькими словами и, вынув из внутреннего кармана миниатюрное зеркальце в серебряной оправе, посмотрелся в него в профиль. Оставшаяся в карете Сара в это время занималась разглядыванием сразу нескольких вещей, — названия улицы и номера дома, а также внешнего облика собеседника виконта.
Виконт, от внимания которого это не укрылось, положил зеркальце обратно в карман и спустя мгновение вернулся к Саре. Галантно улыбнувшись ей, он троекратным стуком трости в крышу дал кучеру знак трогать.
— Не слишком ли вы легко одеты? — спросил виконт, когда карета двинулась. — Я никогда не забуду зиму 1802 года. Мне тогда было, ну да, только шестнадцать. А вы были еще совсем маленькой. Тот год запомнился знаменитыми холодами, которые не пощадили многих последовательниц деспотичной моды. В Париже зачастую, если судить по платью, дамы и кавалеры живут в разных временах года.
Сара поправила наброшенную на плечи кашемировую шаль, давая собеседнику возможность по достоинству оценить украшавшую ее тонкую вышивку, и ответила:
— Холодный воздух оказывает благотворное действие на кожу, виконт. Какая дама откажет себе в удовольствии пленять взоры своей юной, свежей кожей?
Между тем у особняка, где вот-вот должен был начаться маскарад, царило оживление. Один за другим прибывали экипажи, быстро заполняя двор перед парадным входом. Фасад здания, несколько запущенный, сохранил лишь малую часть своего былого блеска. Но это впечатляло, и изысканные натуры не могли не восторгаться изящным обрамлением окон, фигурными водостоками и треугольным фронтоном с нишей. Войдя в дом, гости, по преимуществу в масках или полумасках, поднимались по ступеням широкой лестницы в круглый вестибюль, где лакеи принимали у них верхнюю одежду. В углублениях по стенам, меж коринфских колонн, располагались эффектные фигуры из эбенового дерева, изображавшие животных с человеческими лицами, гигантские экзотические маски, миниатюрные египетские сфинксы и амфоры с мифологическими изображениями: Ромул и Рем, вскармливаемые легендарной волчицей; Купидон и Психея; сонм нимф перед судом любви. Большие часы пробили восемь. С левой стороны в вестибюле имелась малоприметная лестница из кованого железа, ведущая на второй этаж. Два лакея в зеленых ливреях, приставленные ко входу в бальную залу, торжественно распахивали перед гостями тяжелые двустворчатые двери. Каждый раз, когда это происходило, отзвуки музыки доносились до заставленной каретами площадки перед особняком.
Оркестр играл в дальнем конце залы, на задрапированном ярко-красным бархатом помосте. На некотором расстоянии от него, ближе к входу, у стены, тихо беседовали две маски.
— Огюст, ради бога, ты уверен, что это надо было устраивать с таким грандиозным размахом? Я же просил тебя: скромный прием, чтобы представиться парижской публике, а это…
— Мой дорогой Жюльен, этот прием и в самом деле небольшой и скромный. Кроме того, бал-маскарад — лучший способ остаться неузнанными и избегать лишних вопросов, — возразил Огюст, маску которого венчал страусовый плюмаж. — Ты — процветающий плантатор и намерен развернуть здесь, в столице Европы, серьезное дело — торговлю древностями. Ты что, не понимаешь? Мы завязываем знакомства.
— Знакомства меня мало интересуют, кроме одного — с особой, упомянутой нашим связным.
Их разговор прервало появление пары, Огюст церемонно представил всех друг другу, но никто при этом не счел нужным расстаться с масками. Затем подходили другие гости, звучали новые имена, комплименты. Две дамы без возраста, восхищаясь гостеприимным хозяином, сняли маски и принялись безудержно кокетничать.
— Неужели ты знаком с ними со всеми? — поинтересовался Жюльен, воспользовавшись передышкой в светском общении.
— О, нет, конечно нет. Лишь некоторые голоса звучат знакомо. В Париже нельзя забывать две вещи. Во-первых, здесь ценится только туго набитый кошелек, а во-вторых, здесь очень быстро появляются и исчезают в обществе люди. Мы, слава богу, учитываем как первое, так и второе. В противном случае ни тебе, ни мне не уберечься от гильотины.
Бальная зала представляла собой огромный полуовал с мраморным полом в виде шахматной доски. В гигантских канделябрах с крылатыми богинями горели сотни свечей. Повсюду — зеркала в золоченых рамах, вазы с изобилием цветов и фруктов, мраморные и алебастровые скульптуры, персидские ковры. Дюжина слуг, в том числе и могучие чернокожие арапы, разносили на подносах изысканные напитки и яства, вызывая беспредельный восторг у дам.
Постепенно голоса, слившиеся в единый гул, перекрыли музыку оркестра. Ниспадавшие красивыми волнами накидки, вуали из струящегося легкого газа, пышные платья из тафты, крепа, муслина и парчи соседствовали в зале с приталенными жакетами, облегающими лосинами, широкими брюками, заправленными в высокие сапоги. Но главную роль играли, конечно, маски. Маски всевозможных фасонов и расцветок, сделанные из самых разнообразных материалов и изображавшие всю гамму чувств, настроений и переживаний, какие способно выразить человеческое лицо: панический страх, безумную радость, ликующее торжество, романтическую грусть и, разумеется, полную отрешенность и безразличие.
Через час после начала праздник достиг своей кульминации.
Всеобщее внимание привлекала группа гостей в центре залы.
— Бонапартисты окончательно сошли с ума. С недавних пор надумали изъясняться, подобно масонам, условным языком. «Ты веруешь в Иисуса Христа?», — это у них пароль, в ответ на который должно прозвучать: «Да, в Его Воскресение». Сам черт не разберет, во что они верят, — сострил высокомерный господин невысокого роста без маски.
После смеха, вызванного его словами, кто-то осмелился продолжить тему.
— Но, мсье де Шатобриан, до Парижа все чаще доходят вести о намерении императора бежать с Эльбы, — с некоторой тревогой произнесла дама в маске.
— Кто-то даже видел, как на корабль грузили ящики, в которых были золоченые пуговицы с изображением имперского орла, — подлил масла в огонь мужской голос из-под смеющейся фарфоровой маски.
— Господа, господа, прошу вас! Позвольте напомнить, что после 1800 года прошло пятнадцать лет. Кого теперь может напугать этот людоед? Вся Европа готова принять форму правления умеренной монархии. Кроме того, даже при худшем варианте развития событий его величество Людовик XVIII выберет тактику, достойную потомка Бурбонов, и окажет сопротивление. И это сопротивление будет невозможно сломить. Подумайте сами: если бы бонапартисты пользовались во Франции поддержкой, разве с Корсиканским чудовищем поступили бы так, как с ним обошелся король? А какого мнения придерживается наш любезный, но молчаливый хозяин? — поинтересовался Шатобриан.
