– Шагай, пока я тебя снова не угостил… – ворчит мужик.
В ответ испуганное мычание. Значит, не друг. Не товарищ и не брат, если так с ним обходятся. Лушников удерживал руками собачью морду. Дернется и начнет лаять. Тогда остается только одно – стрелять из своей фузеи.
Те шли сверху вниз, скрипя деревянными сухими ступенями. У самой головы. За шиворот сыпалась пыль.
Лушников терпел. Дождался, пока спустятся с чердака, вышел из укрытия и стал подниматься на колокольню. Забрался. Присел на колени и стал осматривать крошечную площадку.
Гильзу не нашел. Лишь несколько окурков валялось и мятая газета. Намусорили. Газету свернул и сунул себе в карман. Потом выглянул через западный проем, стараясь разглядеть их внизу. Вот они вышли. Двое в темных матерчатых масках. У одного из них в руках продолговатый предмет в чехле. Третий связан, припадает на ногу. Позади него стоит охранник, широко раздвинув ноги. Упасть боится. Гигант. Хотя даже отсюда видно, что у него рост – метр с шапкой. Откуда только такие карлики берутся. Так бы, кажется, и пожалел из ружья картечью, чтобы впредь не рождались таки. Маленькие. Въедливые. А ведь наверняка настрогает себе подобных.
Сергеич с трудом дождался, пока трое теней исчезнут среди деревьев, и стыл быстро спускаться. Цезарь на этот раз шел впереди.
Спустились и пошли прямиком – через сады, перелезая через ограды, подныривая под колючую проволоку. Идти вкруговую не было времени.
Подошли к своей даче с другой стороны и стали смотреть вдоль линии. Темнота. Ничего не видно. А ведь те хотели что-то идти проверять. Наверняка Сергеича.
Лушников не знал, что делать. Либо наблюдать за дачей со стороны, либо войти внутрь и закрыться изнутри. Неужели станут штурмовать здание.
Наконец не выдержал и пошел вдоль линии с ружьем наперевес. Цезарь шел рядом, шевеля ушами и норовя тявкнуть. Однако сдерживался, тихо ворча. Тонкий собачий слух улавливал далекий шорох шагов.
Линия кончилась, а тех все еще не было видно. Повернули за угол и едва не столкнулись. Мужик без маски и с кляпом во рту стоял на коленях, пытаясь говорить. Разговор через нос не получался – раздавался лишь жуткий, нечеловеческий мык обреченного. Напротив него раскорячился коротышка с винтовкой в руках. В маске. Третий стоял в отдалении с пистолетом в руке – тускло блестел металл.
Клацнул затвор. Винтовка дернулась, прилипая к плечу. И в этот момент раздался пронзительный, на всю округу, призывный звук мобильника. На поясе у Александра Сергеевича.
Человек вздрогнул. Обернулся вместе с оружием, ловя в темноте невидимую цель, но Лушников опередил. Его сильно толкнуло назад, потом еще раз, на секунду ослепив торопливым пламенем. Ружье без приклада едва не выпало из рук.
Коротышка валялся в кювете, тряся коленями и мелко вздрагивая. Винтовка лежала с ним рядом.
Лушников упал на землю, закатился за угол забора. Переломил ружье, вынул пустые гильзы и вставил другие. Ружейной отдачей больно ударило в глаз. Плыли огненные круги, и было плохо видно.
Тот, что стоял в отдалении успел подхватить винтовку и теперь уходил метрах в ста. Третий, кого только что хотели прикончить, лежал боком на земле. Без признаков жизни. Скорее всего, в него попала одна из картечин, угодив в жизненно важный орган. Всего одна. И лишила жизни. Тогда как другой может быть жив.
Сергеич поднялся и пошел в их сторону. Остановился и стал рассматривать. И сильно обрадовался, заметив, что бородатый, косматый мужик неопределенного возраста, живой. Крови не видно. Глаза блестят. Второй лежал все в той же позе и не шевелился. Затих.
Лушников не стал щупать у него пульс. Включил фонарик и насветил в его сторону: повреждения, не совместимые с жизнью.
Неутешительный вывод. Только что человек был полон жизни, мечтал, и теперь ему уже ничего не надо.
Цезарь стоял в метре от него и осторожно нюхал воздух.
Сергеич вернулся к другому. Нагнулся и дернул кляп. Дыши, дядя. Наслаждайся жизнью.
– Кто таков? – спросил, продолжая светить.
Того трясло, будто он только что выполз из холодильника.
– Ядов, – с трудом проговорил мужик и стал рассказывать.
Обычное дело. Зовут Санек. Бомж городской. Решил по весне двинуть в сельскую местность, поскольку трава давно проклюнулась, а в городе жить стало невыносимо – то менты, то пацаны молодые, которые под крутых косят. С неделю прошло, как перебрался, и стал жить в старой церкви под чердаком. А сегодня пришли двое. В масках оба. Он и проснулся, выполз из укрытия. Себе же хуже сделал. Сначала хотели с балкона сбросить, потом передумали. Обещали отпустить, но опять передумали. Остальное дяденьке, должно быть, известно.
Сергеич нагнулся, обыскал бродягу и велел пересесть спиной к забору. Предупредил, что нужен как свидетель, и что если тот вздумает бежать, то Сергеич тоже передумает и лишит жизни. На этот раз безо всяких проблем.
Бомж соглашался, часто хлопая глазами и кивая. Дураку понятно – такое бывает только раз в жизни, чтобы выручали в самый последний момент. Темная борода вздрагивала. В носу у бедняги хлюпало и свистело. Он самозабвенно высморкался и вытер пальцы о забор. Еще бы умыться вдобавок, выпить и закурить. Ничего больше в жизни не надо…
Мобильник снова запищал, не переставая. Лушников вынул его.
– Здравствуй, папа… Воздухом дышишь? – Спрашивал сын.
Отец обрадовался: в тюрьме вроде сидит и вдруг его голос по телефону.
– Ага, дышу… Освободили, значит, – вот и слава богу… Приезжай срочно сюда. Иначе без тебя мне кирдык. Прикончил тут одного… Не спрашивай! Приедешь?… Вот и хорошо… Жду…
И отключился. Повесил ружье через плечо, повел взглядом вдоль темного забора. Отдохнул тоже, кажись, называется.
Бомж сидел в прежней позе. Санек знал свое дело туго: нельзя с дедушкой спорить. Карлика наповал. И его, в случае чего, рука не дрогнет… Одного понять невозможно бродяжьему сердцу: чтобы женщина и могла стрелять из винтовки. Своими глазами видел. Короче, не баба, а конь с яйцами. Хотя со стороны и не подумаешь…
Глава 16
Николай вывел машину из гаража. Гирин сидел с ним рядом. Поедет и все, заявил, потому что никто ему не указ. Тетка Настасья осталась в квартире. От собственного жилья совершенно, можно сказать, откачнулись. На все согласны – лишь бы на эту квартиру лапы не наложили. Негде будет племяннику жить потом.
– Убил, говоришь, кого-то? – опять спрашивал Гирин и снова не верил своим ушам. – А ведь ему говорили. Не езди, старый дурак! Повремени. Там сейчас одни бандиты на дачах – вот и получил свое… Теперь припаяют…
Племянник больше молчал. Сам только что тоже из изолятора выбрался. Приехал, хотел отца обнять, а тут свои новости – на дачу упорол.
Выехали. Шоссе. Лесопосадка вдоль дороги. Колхозный свинарник и, наконец, дачи. Темные стекала в строениях. Ни единого огонька. Громадное поле, заставленное домиками. Странное поселение, в котором никто не живет.
