Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Перселл не ученый, по крайней мере он не врач. Он один из тех, кто ставит перед своей фамилией на обложке книг буквы «Ph. D.». Мне показались неубедительными приведенные им доказательства существования «клеточной памяти», основанные на достаточно грубых и абсурдных стереотипах. Женщины становятся проститутками, поскольку хотят заниматься сексом весь день напролет, а мужчина-грабитель любит переодеваться женщиной. Впрочем, я прошла тест Перселла по определению амплитуды энергии сердца, по результатам которого выяснилось, что я «цинична и недоверчива к людям».
Доктор Мехмет Оз, с которым я беседую, также считает любопытным тот факт, что люди, получившие новое сердце, заявляют, что могут вспомнить что-то из жизни своих доноров. «Один парень сказал мне, что знает, от кого получил сердце. Он подробно описал мне молодую чернокожую женщину, погибшую в автокатастрофе. Он сказал, что видел сам себя в зеркале с окровавленным лицом и чувствовал во рту вкус жареной картошки. Он знал, что кожа у него черная и что произошла авария. Я пошел и проверил всю эту информацию. Донором был пожилой белый мужчина». Были ли у него другие пациенты, которые заявляли, что обладают памятью своих доноров или знают что-то специфическое об их жизни? Да, такие были. И все они ошибались.
После разговора с Озом я просмотрела еще три статьи о психологических последствиях пересадки сердца. Практически у половины людей, перенесших подобную операцию, возникают психологические проблемы того или иного рода. Рауш и Книн описывали человека, чудовищно напуганного предстоящей пересадкой сердца; он боялся, что, отдав свое сердце, потеряет душу. В другой статье описывался пациент, который был уверен в том, что ему пересадили куриное сердце. Ничего не говорилось о том, откуда у него взялась такая уверенность, и не читал ли он работ Роберта Ватта о том, что куриное сердце может биться еще несколько часов после декапитации.
Обеспокоенность возможностью «пойти по следам» донора встречается достаточно часто, особенно когда пациент получил (или думает, что получил) сердце от донора другого пола или сексуальной ориентации. В статье Джеймса Тэблера и Роберта Фриерсона говорится о том, что пациенты часто интересуются, «не был ли донор неразборчив в сексуальных связях или слишком обеспокоен вопросами секса, гомосексуалистом или бисексуалом, или имел какого-либо рода сексуальные нарушения». Они разговаривали с мужчиной, который считал, что его донор имел особую «сексуальную репутацию» и что у него нет выбора и придется жить с таким наследством. Рауш и Книн приводили в качестве примера историю сорокадвухлетнего пожарного, который боялся, что его новое сердце, принадлежавшее раньше женщине, сделает его менее мужественным и его друзья пожарные отвернутся от него. Как рассказал мне Оз, на самом деле, сердце мужчины чуть-чуть отличается от сердца женщины. Специалист может отличить одно от другого по виду электрокардиограммы. Когда вы вкладываете в грудь мужчины женское сердце, оно продолжает биться, как женское, и наоборот.
Из статьи Крафта я узнала, что если мужчина считает, что ему досталось сердце другого мужчины, он почему-то также считает, что тот мужчина был настоящим жеребцом и что часть его мужской силы каким-то образам передалась новому владельцу. Медицинские сестры, ухаживающие за пациентами-мужчинами, перенесшими пересадку сердца, отмечают, что у тех часто возникает повышенный интерес к сексу. Одна медсестра рассказывала, что один из пациентов просил ее носить не бесформенный халат, а что-то более облегающее, чтобы он мог видеть ее грудь. Один из оперированных, в течение семи лет до операции страдавший от импотенции, активно демонстрировал вновь приобретенную способность к эрекции. Другая медсестра рассказала о мужчине, который не застегивал свою пижаму, демонстрируя ей свои мужские принадлежности. Тэблер и Фриерсон заключают, что «это иррациональное, но довольно распространенное убеждение, что реципиент каким-то образом приобретает характеристики донора, обычно является транзиторным, но может изменить сексуальное поведение человека». Будем надеяться, что у человека с сердцем курицы терпеливая и отзывчивая жена.
Изъятие органов из тела X подходит к концу. Почки, которые уходят последними, уже извлечены из ее вскрытого туловища. Ее грудная клетка и брюшная полость заполнены измельченным льдом, окрашенным кровью в красный цвет. «Вишневый лед», — пишу я в записной книжке. Процедура длится уже почти четыре часа, и теперь X начинает походить на обычный труп. Ее кожа по краям разреза высохла и загрубела.
Почки помещают в голубую пластиковую емкость со льдом и перфузионной жидкостью. На помощь прибывает еще один хирург, который вырезает фрагменты вен и артерий, которые должны быть переданы донору вместе с органом, как запасные пуговицы, на тот случай, если оставшиеся при органе фрагменты сосудов окажутся слишком короткими. Еще через полчаса этот хирург отходит в сторону, а первый хирург возвращается, чтобы закончить работу.
Хирург разговаривает с доктором Посселтом о том, как зашивать тело, при этом поглаживая края разреза рукой в перчатке, а затем дважды похлопывает тело X, как бы подбадривая ее. Пока он шьет, я спрашиваю у него, есть ли разница в работе с мертвыми и с живыми пациентами.
«О да, — отвечает он. — На живом пациенте я никогда бы не позволил себе сделать такой шов». Он использует более свободный шов с достаточно грубыми петлями; на живом человеке стежок был бы более плотным и более аккуратным.
Я перефразирую вопрос: не странно ли выполнять хирургическую операцию на ком-то, кто уже мертв?
Его ответ меня удивляет: «Пациент был жив». Я думаю, хирурги привыкли видеть в своих пациентах (особенно в тех, которых никогда раньше не встречали) только то, что видно глазом: набор органов. И, наверное, об X действительно можно сказать, что «пациент был жив». Открыт был только ее торс, так что молодой врач никогда не видел ее лица и мог не знать даже того, был ли пациент мужчиной или женщиной.
Пока хирург шьет, медсестра с помощью щипцов собирает с операционного стола обрезки кожи и жира и сбрасывает их в оставшийся разрез, как если бы X была корзиной для мусора. Сестра объясняет, что так положено: «Все, что не отдано, остается с ней». Фрагменты пазла отправляются обратно в свою коробку.
Процедура окончена. Медсестра обмывает тело X и накрывает его простыней для отправки в морг. По привычке или из уважения она берет свежую простыню. Координатор трансплантационных операций Вон с медсестрой переносят X на каталку. Вон подвозит каталку к лифту, и мы спускаемся в морг. Рабочие находятся в боковой комнате, за чередой двойных дверей. «Можем мы оставить это здесь?» — кричит Вон. Остановится «этим». Нам велят ввести каталку в холодную комнату, где уже стоят пять других. Тело X ничем не отличается от других тел [48].
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
