ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На следующий день в величественном, отделанном деревом помещении мисс Шарлотта Победоноссон, в сопровождении маменьки и папеньки, встретилась с двумя старшими партнерами старой и уважаемой юридической фирмы «Биндж и Джентли», чтобы заявить права на наследство семейства Паркес.
Мисс Шарлотта, превосходно подготовленная к вопросам о «своем» прошлом, выглядела несколько иначе, нежели обычно. Не настолько иначе, чтобы вызвать сплетни соседей, но чуть-чуть иначе, в отдельных деталях, которые позже можно было вернуть в прежнее состояние. Победоноссоны, разумеется, не могли быть уверены в том, что, кроме сестер Паркес, нет никого, кто бы не знал, как выглядели их отец и мать, и потому яркий румянец Шарлотты приглушили с помощью пудры, а волосы обработали смесью из глицерина, красного вина и розовой воды, чтобы придать им более темный оттенок. Кроме того, на макушке у нее красовался шиньон темно-рыжих локонов, которые тряслись каждый раз, когда она заходилась в горьких (и отвлекающих внимание) рыданиях, что случалось достаточно часто.
— Боже мой. Ты просто потрясена, я знаю! — Ее мать извлекла из сумочки крокодиловой кожи бутылочку с нюхательной солью и поднесла ее к носу Шарлотты. — Но ты ведь всегда знала, что тебя удочерили, не так ли?
Шарлотта шмыгнула носом.
— А сейчас мы не спеша пройдем через все необходимые формальности с этими доброжелательными учеными мужами, — продолжала миссис Победоноссон, обнажая десна в широкой улыбке, адресованной сначала мистеру Бинджу, а затем и мистеру Джентли, — а потом, возможно, мы с тобой отправимся в шикарное путешествие.
— А можно нам поехать туда, где жил мой настоящий папочка? — жалобно спросила Шарлотта.
— Может быть, может быть, — ответила ей мать. — Посмотрим. Всему свое время.
— Как скоро мы сможем получить деньги? — спросил Джордж Победоноссон и был вознагражден тяжелым взглядом супруги. — Наша дочь такая чувствительная, — быстро выкрутился он, — и потому нам хочется, чтобы все вернулось на круги своя как можно скорее. Не следует слишком нарушать привычный для нее ритм жизни.
— Достаточно скоро, — ответил мистер Джентли, — хотя, как вы понимаете, в связи с размерами наследуемого имущества вам придется пройти через ряд формальностей.
— Шарлотта такая тонкая натура, — поддержала супруга миссис Победоноссон, — и потому мы настаиваем на том, чтобы это дело не получило огласку. Чем меньше людей о нем узнает, тем лучше. А что касается публикации наших имен в газете — Боже упаси!
— Да-да, — закивал Джордж Победоноссон. — Мысль о том, что наши клиенты, коллеги и соседи могут обо всем узнать, просто ужасает нас.
— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы не допустить этого, — торжественно заявил мистер Биндж.
— Хотя в городе все только и говорят, что об этом наследстве, — вмешался мистер Джентли. — Событие воистину необычное и волнительное, и такая внушительная сумма денег!
Мистер Победоноссон с трудом удержался, чтобы не облизнуть губы.
— А что дальше?
Мистер Джентли опустил взгляд на лежащие на столе бумаги и осторожно поправил их.
— Так вы утверждаете, что дома у вас есть свидетельство об удочерении вашей дочери?
— Конечно, конечно! — воскликнул мистер Победоноссон.
— Мы просто не стали задерживаться и искать его, — добавила его супруга. — Когда кузен моего мужа сообщил ему об объявлении — это произошло вчера вечером, — мы решили, что следует немедленно идти к вам.
Данное утверждение, как и почти все, что касалось семейства Победоноссон, было не совсем правдивым. Сильвестр Победоноссон действительно примчался к ним накануне вечером, но он принес новости, полученные от шпиона в уголовной среде: еще одна группа лиц натаскивает молодую женщину и готовит бумаги, собираясь заявить свои права на наследство. И потому Победоноссоны решили не ждать, когда поддельные документы об удочерении доставят от подкупленных юристов, нанятых Сильвестром Победоноссоном, а обратиться в контору «Биндж и Джентли» немедленно, опередив тем самым возможных конкурентов.
— Мы-то сами «Меркьюри» не читаем, — продолжал Джордж Победоноссон. — Если бы мистер Победоноссон не заглянул в газету, мы, возможно, никогда об этом и не узнали бы.
Мистер Победоноссон посмотрел на Шарлотту; под его тяжелым взглядом она задрожала и снова расплакалась. Она сделала это отчасти потому, чтобы избежать расспросов, отчасти — имитируя частую смену настроения Лили, а отчасти — из-за боязни произнести что-то не то и тем самым потерять кабриолет и личного кучера.
Когда она понюхала соль из флакона, аккуратно прикоснулась к носику кончиком кружевного платочка и немного пришла в себя, мистер Джентли спросил ее:
— Не могли бы вы еще раз поведать мне о своих детских воспоминаниях, мисс Победоноссон? Сейчас мы позовем клерка, чтобы он записал ваши слова.
Последняя фраза явно захватила Шарлотту врасплох, но она пообещала сделать все возможное, и в комнату вошел клерк, неся табурет и пачку бумаги. Он сел на почтительном расстоянии от массивных столов старших партнеров фирмы, а новоявленная Лили Паркес вздохнула и уставилась в пустоту.
— Мне очень жаль, но я так мало помню из своей прежней жизни, — начала она.
— Но вы помните что-то о том месте, где жили? Важна любая мелочь.
— Дом наш я помню: это был миленький коттедж, во дворе которого росла шелковица; дом стоял недалеко от мельницы. И я жила в маленькой беленой комнатке наверху, а рама моей кровати была медная.
— А что-нибудь о матери помните? Можете сказать нам, как ее звали?
— Разумеется. Ее звали Летиция, — хорошо отрепетированным грустным голосом произнесла Шарлотта. — У нее были темно-рыжие волосы, как у меня, и она была очень красива. А вот папу я совсем не помню.
— Это и неудивительно! — поспешила вмешаться миссис Победоноссон. — Ей только-только исполнился год, когда он уехал.
— Но мама держала у себя на тумбочке его портрет.
— А было ли в его внешности что-то необычное?
