— Зачем вы вернулись?
— А почему бы и нет? — Она отошла в сторону, снимая перчатки. — Не рассчитывали же вы, в самом деле, что я останусь у лэди Блэкленд навсегда?
— Я рассчитывал, что вы поступите, как было велено, — сердито ответствовал он. — Насколько мне помнится, вам надлежало остаться в Маноре до тех пор, пока не будет покончено с вашим родственником, а я еще не закончил этого дела. Не сомневаюсь, что именно ему обязан вашим столь несвоевременным появлением.
— Несвоевременным! — У нее вырвался короткий и тоже сердитый смешок. — Поистине, вы вполне откровенны!
— И буду еще откровеннее. Впредь держитесь подальше от козней Келшелла, не то пожалеете. Чем бы ни закончилось это дело, думаю, грядет немалый скандал. — Он пошел к двери, но остановился и бросил через плечо: — И будьте любезны помнить, что вы в трауре и не можете посещать никаких увеселений.
С этими словами он ушел. Хлопнула входная дверь, и Антония осталась наедине с невеселым размышлением, к кому же он так торопился.
На следующее утро Антония поняла, что должна убить Роджера Келшелла. Мысль об этом пришла в затуманенную бессонной ночью голову совершенно неожиданно, как о некоем способе убедить Джеррена в искренности ее желания помочь, а в случае очередной неудачи с ним — предотвратить осуществление нового смертоносного намерения сэра Роджера. И то и другое казалось одинаково невыполнимым, ибо Джеррен опять не станет ее даже слушать, а сэр Роджер не перестанет угрожать ему до самой своей смерти.
До самой своей смерти. Антония замерла, недоумевая, как такое простое решение не приходило ей в голову раньше. Сперва Роджера, а потом себя. И оружие есть. Небольшой старинный кинжал, которым она как-то угрожала Джеррену и который теперь лежал в запертом на ключ ящике в ее туалетной. Да, в этом остром сверкающем лезвии заключалось решение всех проблем.
Теперь оставалось найти повод заявиться к нему в гости, и здесь сразу же пришла удача. С визитом приехала Люси Маунтворт, видевшая Джеррена предыдущим вечером и решившая навестить подругу, узнав о ее возвращении. Она приветствовала Антонию с радостью, к которой примешивалось любопытство, но Люси была достаточно хорошо воспитана, чтобы не давать ему проявляться, и лишь посочувствовала подруге по поводу ее утраты и траура, исключавшего всякую возможность повеселиться. Сама Люси собиралась отправиться завтра вечером с друзьями на маскарад в Воксхолл-Гарденс. Джеррен уже принял приглашение, и было бы так славно, если бы и Антония тоже пошла.
Антония что-то рассеяно отвечала, а сразу же после ухода Люси в карете отправилась к дому сэра Роджера. По дороге она почти равнодушно раздумывала над тем, как ее поступок может быть истолкован в свете. Возможно, ее сочтут сумасшедшей. Так говорят о большинстве самоубийц, поскольку только такая причина самовольного ухода из жизни позволяет хоронить умершего все-таки по христианскому обряду. И только Джеррен, может быть, частично догадается об истине и поймет наконец, что она была искренна в желании помочь ему.
Хотя сознание было спокойным и ясным, она двигалась, словно во сне, и единственной реальностью оставался кинжал, спрятанный в страусовой муфточке. Остановившись у дома Келшелла, Антония сказала привратнику, что у нее срочное дело к сэру Роджеру, и через несколько минут уже стояла в его кабинете. Роджер поднялся из-за стола ей навстречу и обеими руками взял протянутую руку.
— Дитя мое милое, какой приятный сюрприз! Вот не ожидал лицезреть вас так скоро. Садитесь же!
Она опустилась в указанное кресло.
— Есть новость, которая заинтересует вас, дядя, — произнесла она, изо всех сил стараясь говорить естественно. — Завтра вечером Джеррен собирается на маскарад в Воксхолл.
Усевшись в кресло, Роджер пристально рассматривал ее, словно подозревал в словах какой-то скрытый смысл. И наконец спросил:
— И что с того, милая?
— Что с того? — переспросила она с нетерпением. — И это все, что вы можете сказать, сэр? Я думала, вы привезли меня в Лондон, чтобы я держала вас в курсе его намерений!
— Совершенно верно, просто я не понимаю, почему вы поспешили ко мне с такой малозначительной новостью.
В глубине сознания возникала слабая тень беспокойства, но усилием воли Антония заставила себя говорить с той же нетерпеливостью и даже с гневом:
— Да послушайте же вы! Разве не этой возможности мы ждали? Вы ведь знаете Гарденс (Гарденс — сады (англ.))? Эти тенистые дорожки и летние домики словно специально созданы для нашей цели, а завтра вечером их заполнят люди в домино и масках. Что может быть удачнее?
— В самом деле? — повторил он раздумчиво. — Домино и масках, говорите! Действительно! Правда, определить нашу жертву будет несколько затруднительно, поскольку он тоже будет под маской.
— А определить, как он будет одет — уже моя задача. Если нужно, я и сама поеду в Воксхолл.
— Очень уж вы нетерпеливы, дорогая моя. Нельзя ли поинтересоваться, с чего вдруг такая кровожадность?
— А нужно ли спрашивать? — Антония поднялась и стала ходить по комнате, словно не в силах усидеть на месте от переполнявших ее чувств. — Только представьте себе, как меня вчера приняли! Как бранили за ослушание! Он говорит, я должна вернуться в Келшелл-Парк и оставаться там под наблюдением мистера Торнбери и его слуг. Как пленница, клянусь Богом! Говорю вам, дядя, мне до смерти наскучили все эти угрозы и унижения! — Она остановилась как раз за его спиной, а пальцы внутри муфточки легли на рукоятку кинжала; Роджер не пошевелился и не обернулся. «Ради тебя, любовь моя, » — подумала она, стискивая кинжал, размахнулась и что было силы обрушила клинок вниз.
И в ту же минуту, словно проникнув в ее намерения, сэр Роджер резко отклонился в сторону, и острый кинжал вонзился в деревянный край стола. Прежде чем она успела выдернуть его, Келшелл был уже на ногах, держа ее за руки, а огромное зеркало перед столом раскрылось, как двери, и в комнату ворвался Тимоти Престон.
Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять случившееся, и он бросился к ним. Роджер передал ему пленницу, и слуга, заломив ей руку за спину железным захватом, подавил всякое ее сопротивление.
Келшелл поднял упавшее кресло, неторопливо оправил камзол и галстук. Потом выдернул кинжал и провел рукой по вмятине на столе, оставшейся от удара.
— Экая досада, Тимоти! — заметил он. — Теперь придется придумывать какое-нибудь объяснение. Антония, голубушка, вы стали крайне неосторожны и доставляете много беспокойства. Следовало помнить о зеркале.
Антония, затаив дыхание, проследила за его взглядом. Губы Роджера искривились в сардонической усмешке.
— Вот-вот! — почти ласково произнес он. — Я мог наблюдать каждое ваше движение, хотя, признаюсь, неожиданное нетерпение сделаться вдовой и без того показалось несколько подозрительным. Ведь я давно понял: вы пойдете на все, лишь бы спасти жизнь своему недостойному мужу. Как же вам не хватило ума это сообразить?
