— Я приду сразу в церковь, — нашлась она. — Не опоздаю, не бойся.
Она выскочила за дверь и обогнула дом, потом загремела воротами, но не вышла, а спряталась в саду, за беседкой. Там она сидела несколько минут, часто дыша и сжимая губами бусы. Наконец Джина вышла из кухни в сад и заперла стеклянную дверь. Она выглядела очень ухоженной и опрятной: темный костюм, темные туфли и сумочка-конверт под мышкой. Софи смотрела на нее равнодушно — словно и не на маму вовсе, а на чужую женщину, с которой шестнадцать лет прожила в одном доме. Стуча каблуками, Джина обогнула дом и исчезла за воротами. Софи выплюнула бусы, досчитала до пятидесяти и метнулась по ромашковой лужайке к дому.
В ее спальне было практически пусто, если не считать кровати, стола и шкафа. На полу лежала черная холщовая сумка, совсем новая и жесткая. Это был подарок родителей к началу учебного года, но Софи ее не носила, потому что в классе все ходили с пакетами — так было проще и клёвее. Если ты носишь книги в дорогой качественной сумке с кожаными ручками, значит, и учебники, и — не дай Бог — школа для тебя важны и дороги.
Теперь сумка ей пригодилась. Софи только пожалела, что вовремя не выставила ее под дождь, чтобы она не выглядела такой новой.
Внутри пока ничего не было, кроме письма от папы и маленькой коробочки клубничного блеска для губ. Софи сложила туда джинсы, белье, несколько футболок, плейер, кассеты, расческу и дневник, который завела этим летом. Потом она застегнула молнию и взвесила сумку на руке: запросто влезет еще что-нибудь. Софи добавила свитер, косметичку и свинью, которую Ви сшила из брюк таинственного Джининого отца. Она посмотрела на зеркало, к которому были прикреплены фотографии папы, мамы, бабушки и маленькая — Дэна. Еще там был снимок ее попугайчика, который словно прислушивался к чему-то недоступному людям. На секунду рука Софи замерла над портретом Ви, но тут же опустилась: чтобы почувствовать бабушкино присутствие, никакие фотографии не нужны.
Софи осмотрелась. Раньше она любила свою комнату и гордилась, что в ее окна попадают лучи восходящего и заходящего солнца. А теперь ничего к ней не чувствовала. И все же, прежде чем уйти, она расправила покрывало на кровати и поставила горшок с ручками возле блокнота, а блокнот положила параллельно стопке книг. Задернула шторы, как бы велев комнате спать, взяла сумку и вышла за дверь.
На втором этаже она зашла в спальню Джины. Здесь, как всегда, было чисто и прибрано, а на стеклянном туалетном столике сверкали баночки с косметикой. Потом Софи заглянула в ванную, последнее время часто благоухающую духами, и в спальню для гостей, где никто никогда не спал на чудесных кроватях под расшитыми шерстью покрывалами и не смотрелся в испанское зеркало в кованой раме с орнаментом из нежных цветов.
Затем Софи вошла в кабинет Фергуса, совершенно пустой — за исключением ковра и плетеной корзины для бумаг. Попрощалась с маленькой комнаткой, которую Джина считала лично своей, а потому никого туда не пускала. Мама и сама там не бывала после того, как повесила льняные шторы с тюльпанами да поставила стол и стул, покрытые теперь бледным слоем пыли. Софи так и подмывало написать в пыли «Прощай», и, чтобы не поддаться соблазну, она захлопнула дверь.
Внизу она скрупулезно осмотрела гостиную, столовую и кухню — как будто вспомнила о манерах и решила поблагодарить хозяев вечеринки, которая ей нисколько не понравилась. Она открыла мамино фортепиано и много раз нажала ноту до, как бы подчеркивая этим свой отъезд. Затем Софи пошла на кухню и посмотрела на попугайчика — тот даже не шелохнулся. Она поменяла ему воду и насыпала корм. Птица наблюдала за ней без особого интереса.
— Тебе лучше вернуться к бабушке, — сказала Софи. — Там веселее.
Попугай склонил голову (как бы говоря, что ему все равно где жить) и принялся изучать нечто притягательное под правым крылом. Софи еще раз осмотрела кухню и стол, за которым столько раз ужинала, делала уроки и оставляла записки. Сегодня записки не будет. Она подняла сумку, послала птице воздушный поцелуй и, заперев дверь, вышла в сад.
— Перенервничала девочка, — сказала Ви. — Она ведь очень любила Дэна и так убивалась, что редко навещала его этим летом! Но он-то ее не винил. Дэн вообще не умел говорить плохо о любимых.
— Мне надо домой, — решила Джина. Она поставила кружку на стол. Перед ней была тарелка с сандвичами, которые они с Ви пытались есть. — Хочу посмотреть, как она.
— Красивые были похороны, правда? Как я и хотела. А народу-то сколько! Даже его племянничек, Роджер Как-бишь-его, поблагодарил меня за заботу о дяде. Я чуть не расхохоталась ему в лицо. Этот кретин вырядился в блейзер яхт-клуба и стоял передо мной, весь из себя серьезный и напыщенный. Дэн говорил, он с детства такой. В жизни не видала эдакого напыщенного мальчика.
Джина встала.
— Ничего, что я уйду?
Ви помотала головой.
— У меня тут дел по горло. Да и подумать есть о чем. Так что отыщи Софи и сразу мне позвони. Бедняжка! Скажи, что мы с ней можем сходить на кладбище, если она захочет.
— Софи пообещала, что купит цветы и сразу прибежит в церковь. Она не говорила, что не хочет идти.
— Немудрено! Ты бы все равно ее переубедила. Я ее понимаю. Кое-что в этой жизни приходится делать самостоятельно.
Джина поцеловала маму в щеку. Та сняла цветочную вуаль и, точно хрупкой клеткой, накрыла ею чайник.
— Не знаю, зачем напялила эти орхидеи. Уж больно аристократские. Ну, звони.
— Пока, мам. Все прошло замечательно. Лучше не придумаешь.
— Пока, милая. Скажи ей, что я не в обиде.
Когда Джина вышла на Орчард-стрит, над ее головой сгущались тучи, грозя вот-вот пролиться дождем. Из-за узкой юбки и туфель на каблуках она шагала быстро и мелко, поднимаясь по Таннери-стрит, от которой к Хай-Плейс вела старинная дорожка под названием Дитч. Она шла мимо ветхих кособоких домишек с немытыми окнами и пыльными шторами. Лишь некоторые имели приличный вид: возле новеньких дверей висели корзины с лобелиями и геранью. Из окон тут и там доносилась болтовня телевизора.
Подходя к дому, Джина окинула его взглядом. Шторы в спальне Софи были задернуты. Джина представила себе бедную Софи, свернувшуюся на постели в обнимку с букетом цветов. Бедное дитя! Удар за ударом. И скоро будет еще один. Джина подскочила к воротам, отперла их и бросилась к двери на кухню, когда первые капельки дождя уже полетели с неба.
Она скинула туфли и побежала наверх.
— Софи! — позвала она, задирая юбку повыше. — Софи! Я дома! Софи!
Наконец Джина добралась до ее комнаты. Закрыто, музыки не слышно. Она распахнула дверь.
— Родная…
В комнате было как-то особенно пусто. Ни Софи, ни подушек, ни картинок на стенах. Кровать гладко заправлена, точно в гостинице, на столе подозрительный порядок.
— Софи! — вновь позвала Джина.
Она открыла шкаф. Одежда висела на месте, над грудой шарфов, старых свитеров и разной обуви. Джина осмотрелась. Фотографии тоже здесь, зато нет расчески и плейера.
