На большом балу в Булавайо, который устроили богатые друзья генерала, Рейн имела ошеломительный успех, Она выглядела элегантной и изысканной и танцевала с разными кавалерами. Сэр Майлз даже задумывался порой, а не влюбилась ли она в одного из симпатичных молодых родезийцев, которые наперебой пытались завладеть ее вниманием и временем.
Но Рейн проявляла к ним полное равнодушие. Никто, кроме самой девушки, не ощущал той внутренней пустоты и жажды, которые накатили на нее с первого дня в Родезии, — это была тоска по одному из тех мужчин, что остались вдали от нее. Это было жадное стремление сердца — к Арману. К Канделле. И никогда — к Клиффорду. Теперь она хорошо понимала, что с Клиффом ей надо расстаться, что она уже не сможет любить его, как раньше, — страстно и самозабвенно. Она принадлежит Арману, его стране, его жизни, она должна быть там, в Сент-Кандель, со своей бабушкой.
Но Рейн не спешила открыть свои чувства Арману. Ей нелегко было отправить прощальное письмо Клиффорду. Поэтому им обоим она писала ничего не значащие легкие дружеские послания. Каждый раз, возвращаясь из очередной поездки на виллу генерала, она находила в почте пачки писем от Клиффорда, в которых он уверял ее в страстной вечной любви и преданности, в своем непременном желании вернуть ее. Но сам тон этих признаний — пылкий и нежный — теперь скорее смущал ее, чем льстил ей; девушке было неловко, что когда-то они были с ним в близких отношениях. Ее былая любовь превратилась в мертвый и холодный пепел некогда жаркого костра, и возродить ее было невозможно.
А от Армана не приходило писем с объяснениями в любви. Он писал ей не чаще, чем раз в неделю, и только как старый добрый приятель: рассказывал местные новости, про бабушку, про монастырь и совсем редко — про себя. Все письма заканчивались уверениями в пожизненной преданности — но никаких требований к ней. Только Клиффорд мог писать с требовательной ноткой — настолько он был уверен в себе.
Рейн даже нарочно искала в письмах Армана хоть какой-то намек на страстную любовь — но тщетно. Теперь, вдали от него, Рейн поняла, что влюблена. Она его любит. И вернуться должна именно к нему. Если только он все еще готов ее принять!
А что, если Арману надоест ждать, и он вернется, скажем, к той своей бывшей подружке… или найдет новую? В конце концов, они теперь ничем не связаны. Он свободный человек и вправе выбирать. В одном из последних писем он недвусмысленно заявил, что готовит себя к новости о том, что Рейн выйдет замуж за Клиффорда уже осенью.
«Я приму любое твое решение, если только это послужит твоему счастью», — так он написал ей.
Этот пассаж поверг девушку в панику. Она спешно сочинила Арману ответ, заверив, что сама мысль о замужестве — будь это Клиффорд или кто-то еще — сейчас для нее неинтересна. Она тщательно продумала это свое письмо, чувствуя нарастающее желание написать нечто совсем другое — о том, что путешествие в Родезию и долгая разлука с ним все прояснили и показали с полной ясностью, кому принадлежит ее сердце. Однако теперь она, каким-то странным образом, боялась сделать очередной неправильный, непоправимый шаг. Она еще не забыла то безумное состояние, в которое ввергла ее былая импульсивность.
Золотые родезийские дни шли один за другим, Рейн окрепла физически (на самом деле она не столько поправилась, сколько слегка округлилась и расцвела), и ее стремление к Арману все усиливалось. Она мельком просматривала напыщенные послания Клиффорда, все в них было фальшиво и неприятно. А каждое слово, написанное Арманом, она перечитывала по многу раз и дорожила весточками от него, как сокровищем. Для нее было ценным и то, что писали ей про Армана бабушка или мать, которая сейчас тоже жила в Канделле. Похоже, у них там все было хорошо. Работы по реставрации монастыря под руководством Армана уже подходили к концу.
Рейн все читала и перечитывала строчки из письма герцогини: «К Арману снова вернулись его прежние живость и веселость, он сделал превосходный портрет Элен, в стиле старых мастеров. Однако он очень похудел и стал так серьезен… Боюсь, он все еще страдает от любви к тебе, моя милая Рейн…»
От таких слов у девушки начинало сильно колотиться сердце. Все еще страдает от любви к ней… О, как это чудесно! Она должна порвать с Клиффордом. Она и так слишком долго это откладывала. Однако… ей не хотелось его обижать, если его чувства к ней искренни… Бедный Клифф!
Однажды Рейн осенила прекрасная идея, и она поделилась ей с дядей.
— А может быть, мы лучше сначала доберемся на пароходе до Франции, а потом уже отправимся в Англию? Мы могли бы заехать в Канделлу, проведать бабушку, а потом все вместе — мама, ты и я — отправились бы в Лондон.
Сэр Майлз немного поворчал. Он уже заказал билеты на пароход на вторую неделю октября.
— Конечно, можно отменить заказ и с помощью генерала достать билеты до Вилльфранша… Но зачем? — спросил он Рейн. Потом вдруг снял темные очки и пристально посмотрел на нее.
Рейн закусила губу, отвела взгляд и пробормотала что-то начет того, будто «просто подумала, что так было бы лучше».
Старик любил племянницу с тех самых пор, когда в первый раз взял ее на руки возле купели, в которой ее крестили, — он ведь был ей не только дядей, но и крестным отцом. Сейчас сэр Майлз спрятал за газетой довольное лицо. Ну, разумеется!.. Как он, старый осел, сразу не догадался? Причиной всему тот молодой француз, архитектор, за которого так хотели выдать ее замуж мать и бабушка!
— Ну, посмотрим. Узнаю, можно ли это сделать, дорогая, — ответил он.
Сердце Рейн забилось чаще, и она сказала с особым чувством:
— О, спасибо тебе большое, дядя Майлз!
На террасу вышел посыльный Орланджеров. Сверкая белоснежной улыбкой на эбонитовом лице, он протянул Рейн конверт.
Она вскрыла его. Письмо было от бабушки, и короче обычного. Его приходилось читать внимательно и старательно, потому что тонкий, с сильным наклоном французский почерк герцогини стал после инсульта неразборчивым. Однако содержание произвело на Рейн такое впечатление, это она так и осталась сидеть неподвижно, глядя в пространство, с тяжко бьющимся сердцем.
«Дорогая моя деточка, Арман просил ничего не говорить, пока все не определится окончательно, поэтому я молчу уже несколько недель, но теперь пришла пора известить и тебя. Мы здесь все очень печалимся, что вскоре нам предстоит разлука с нашим дорогим Арманом. «Мэзон Фрэр» посылает его в свое франко-канадское представительство. Для Армана это очень важный шаг в карьере и сулит большие перспективы. Когда он спросил моего совета, всплыло и твое имя. Он ясно дал мне понять (хотя и не напрямик), что у него не осталось надежды на то, что ты к нему вернешься, — он считает, что ты, скорее всего, приедешь в Лондон и станешь женой Клиффорда Калвера. Он также сказал, что если ты будешь думать, будто он все еще ждет тебя и надеется, то это может повлиять на твое решение. Поэтому он решил принять назначение и вылетает в Квебек 17 октября. Думаю, он сам напишет тебе перед отъездом…»
Дальше Рейн читать не стала. Она едва разглядела последний абзац, где бабушка выражала искреннее сожаление, что молодой архитектор покидает их, скорее всего навсегда.
