Ему самому не нравилось, что в голову лезут такие мысли, но не думать он не мог. Не мог, и все тут. Может, это — ее судьба. А то, что случилось с Престоном, было его судьбой. Точно он знал только одно: ему ничего не светит. Лето ускользает, и то, за чем он приехал в этот город, отодвигается от него все дальше, становится чуждым тому человеку, которым он стал. Он словно потерял что-то или, может быть, подобно змее, поменял кожу.
Самое простое было вовсе об этом не думать, извлекать из всего выгоду и не давать себе раскисать. Пусть все идет своим чередом. Так он и делал. Курил травку, ходил серфачить и смотрел, как крутятся колесики. Он превратился в посетителя зоопарка — так называл это Престон — и наблюдал, как копошатся странные твари, населяющие море и сушу. Время от времени, теплыми летними вечерами, когда ласковый воздух пропитывался запахом моря, он собирал коллекцию молоденьких красоток для Хаунда Адамса. Как и говорил Хаунд, это было проще простого. Так могло продолжаться очень долго. Но вскоре все изменилось, и началось это в тот день, когда Престон Марш вернулся в Хантингтон-Бич.
Его не было больше месяца. Ходили разные слухи: ему отрезали руки по локоть, он повредился в уме и доживает дни в доме для престарелых. Говорили и то, что он поправился и навсегда уехал из Хантингтона. Айк не знал, чему верить. В середине июля он заезжал в больницу и узнал, что Престон выписался. Попытался связаться с Барбарой, но она тоже куда-то исчезла. Все же он не верил, что они уехали навсегда. Дважды ездил к дому, где они жили. Куча пожелтевших газет на крыльце, задернутые занавески, заросший палисадник — новые жильцы сюда, по-видимому, не заселялись. Он слушал, что говорят люди, и думал, не предоставить ли судьбе действовать так, как ей заблагорассудится. Пусть все идет как идет. А потом настал день, когда на тротуаре напротив магазина на Мейн-стрит возник Престон Марш.
Волны в тот день были так себе, и Айк зашел в магазин по поручению Хаунда. Он стоял на коленях возле прилавка, прилаживая к доске поводок. Случайно поднял глаза и увидел Престона. Перемена, произошедшая в его внешнем облике, потрясла Айка. Кожа у Престона еще больше потемнела, но это был не здоровый загар, а пугающая чернота. Такой становится кожа у запойных алкоголиков, когда слишком много лопнуло под ней сосудов, слишком жестоко опалило ее солнце и сверху легла на нее пыль. На нем были потрепанная армейская куртка и темный берет. В этом темно-зеленом берете с маленьким блестящим значком было что-то очень знакомое, и в конце концов Айк узнал головной убор с фотографии, которую показывала ему Барбара. Она говорила, что снимок сделан как раз перед тем, как Престон поехал во Вьетнам. Еще Айк заметил, что волосы у Престона подстрижены очень коротко, а куртка застегнута на молнию до самого горла, хотя было жарко. Он стоял, засунув руки в карманы, и все время кренился на один бок. В берете и куртке, небритый, похожий на измученного революционера, он не вписывался в бурлящую вокруг него жизнь. Во всем его облике было что-то пугающее, словно при свете дня вдруг явилось привидение.
Айк остался сидеть на полу перед доской. Он не знал, видел ли его Престон. Темная фигура застыла, не сводя глаз с магазина. Потом Престон, так же внезапно, как появился, повернулся и враскачку пошел прочь.
Айка словно что-то обожгло. Он быстро поднялся, подошел к входной двери. Престон шел к кафе и автобусной остановке. Из кармана его джинсов торчала бутылка виски. Куртка задралась, и бутылка сверкала на солнце. И тут Айк почувствовал, что он не один: за его спиной стоял Фрэнк Бейкер. Вместе они смотрели, как Престон неверной походкой бредет к углу, качаясь из стороны в сторону. Возле остановки он столкнулся с газетной стойкой. Там было несколько проволочных подставок, скрепленных между собой цепочками, — в одной из них и запутался Престон. Они видели, как он бранится и пинает стойки. Стоявшие поблизости люди начали отодвигаться, а те, что подальше, засмеялись. Затем из кафе вышел пожилой мужчина в белом фартуке и принялся кричать. Слов Айк не слышал, и вообще было непонятно, что больше рассердило мужчину: то, что Престон учинил беспорядок у входа в заведение, или его внешний вид. Он повертел пальцем у виска и показал на Престона. И тут вдруг Престон вынул руку из кармана и ударил мужчину в фартуке. Даже за полквартала Айк заметил, какая это была странная рука, будто тупая короткая дубинка, и как дубинкой ею и пользовался Престон. Удар, скорее, толчок пришелся в ключицу, и его силы хватило, чтобы мужчина в фартуке попятился. Но и Престон упал от собственного резкого движения. Айк услышал, как звякнула об асфальт бутылка виски. Какое-то семейство, собравшееся было переходить дорогу, остановилось и повернуло обратно. Надо было что-то предпринять, но Айк не знал что и повернулся к Фрэнку. Его лицо поразило Айка. Он не мог припомнить, когда ему еще приходилось видеть на лице такое отвращение, хотя отвращение не совсем верное слово — тут было нечто большее. Фрэнк, судя по всему, достаточно насмотрелся. Он покачал головой и вошел в магазин.
Когда Айк снова взглянул на улицу, то увидел, что Престону удалось подняться на ноги, а пожилой человек в фартуке вернулся с метлой. Он пытался прибраться и не нарваться на еще один удар. Но Престон не обращал на него внимания. Он махал рукой, словно отгоняя надоедливую муху, и не сводил глаз с магазина. А потом он поднял свою культю, повернул ее тыльной стороной к Айку, и, хотя на руке не было пальцев, смысл этого жеста был вполне понятен. Затем Престон повернул за угол и исчез из виду. На тротуаре остался лишь пожилой мужчина с метлой.
Айк вернулся в магазин. У него подгибались ноги. Фрэнк в дальней комнате стоял перед фотографией, снятой в День Труда. Хотя они фактически работали вместе, Фрэнк почти никогда с ним не заговаривал, и Айк решил, что тот не желает иметь с ним никакого дела. Но сейчас у него было странное чувство, что вид Престона одинаково сильно поразил их обоих и наступил подходящий момент для того, чтобы выяснить кое-что давно его интересовавшее.
— Это не ты снимал? — спросил Айк.
Фрэнк посмотрел на него, потом снова перевел глаза на выцветшую фотографию.
— Все до единой.
Айк помолчал, решая, как далеко он может зайти в своих расспросах. Ему хотелось узнать насчет другой фотографии, где Престон делал нижний разворот на фоне огромной темной стены. Снимок, запечатлевший нижний бэксайд,[5] был очень удачен — один из тех, что позволяют ощутить мощь волны, скорость, на которой совершается разворот, и силу, которая увлекает серфера вниз. Можно было разглядеть сосредоточенность серфера, то, что в лицо ему бьет ветер, и роскошный веер брызг, поднятых доской.
— Вот эта мне нравится, — проговорил Айк, указывая на фотографию, и рассказал, что слышал от Хаунда о «нижних» Престона.
— Надо же, он помнит, — сказал Фрэнк, и Айка удивила горечь, прозвучавшая в его голосе.
— Хаунд говорит, он был мастер.
Фрэнк не сводил глаз со снимка.
— Он и был мастер.
